Индийские традиции и некоторые связанные с ними заблуждения

Одним из моих читателей было высказано соображение, что "подобные тексты [шастр — Э. Л.] самостоятельно, в отрыве от традиции понимания таких текстов, изучить, понять и перевести адекватно невозможно". Мысль эта весьма популярна в среде неуниверситетских индолюбов и всякого рода религиозных "практиков", рассматривающих "традиционную" герменевтику как единственно возможную и легитимную. При всей привлекательности подобного соображения для романтиков-индоманов, поддерживающих и распространяющих популярный миф о якобы непрерывности религиозно-философских традиций в Индии, оно вводит в заблуждение.

Тексты шастр действительно чрезвычайно трудны для понимания, как я неоднократно высказывался. С одной стороны, для студента труден очень необычный, часто совершенно номинальный (именной) стиль, который не изучается в вводном курсе элементарной грамматики, где нередко отсутствуют финитные глаголы, а сказуемое выражено именем. Особые глоссы, т. е. пояснения, связанные асиндетически (бессоюзно); обоснования в аблативе, а то, что обосновывается, имеет форму генетива; обильное использование особых абстрактных форм, выраженных специфическими суффиксами; длинные и даже сверхдолгие композиты, которые в крайних случаях могут состоять из нескольких десятков отдельных элементов: всё это и многое другое требует медленного привыкания в течение лет. Как риторически заметил московский коллега: "С чего бы прибавляться тем, кто готов реально "возиться" с санскритом едва ли не всю жизнь?" Не уверен, что вопрос этот имеет простой ответ. Однако он требует осмысления и, возможно, личного ответа современного эксперта-индолога: "А зачем всем этим занимаюсь я сам?" Однако это уже другая тема, требующая развёрнутой рефлексии.

Другая объективная сложность индийских шастр в том, что это тексты экспертов-интеллектуалов, написанные для экспертов же, прекрасно знакомых во времена расцвета санскритоязычной учёности со всеми философско-религиозными процессами, интеллектуальными кружками, типами аргументаций и т. п. Иначе говоря, продуктивное их освоение требует знания всего того интеллектуального субстрата, что им предшествовал или был их современником. Погружение в изучение этого материала, где понимание чего-то одного требует предварительного освоения дюжины других текстов, начинает давать ощутимые плоды лишь через много лет of dedicated studies (интенсивных занятий). Для неиндолога, пусть и прилично образованного гуманитария, эта ноша явно неподъёмна. Иначе говоря, эксперт-санскритолог всегда будет знать — в целом — больше и глубже, чем любитель, сколь угодно обширно начитанный, но не знающий языков и текстов оригиналов. Это знание того типа, отсутствие которого не компенсируешь знанием вторичной литературы. С другой стороны, индолог должен смиренно понимать, насколько меньше он знает, чем те шастрины индийской древности, учёность которых он жалко пытается имитировать. Однако индологу, в отличие от пандитов-шастринов, знакомо множество других вещей.

Cам индолог-академист относится к традиционной герменевтике cum grano salis. Но не потому, что он её не уважает. Он понимает, что "непрерывность индийских традиций" — это один из популярных мифов, не более того. Есть живые традиции, но ещё больше известно о традициях, давно умерших. Даже сам санскрит, по утверждению его знатока проф. Шелдонa Поллока, "мёртв" уже с 17 века, то есть не порождает никаких инновативных общественно релевантных дискурсов, но лишь консервирует то, что уже было, пусть его изучение в традиционном стиле ещё продолжается и даже популяризуется (или, лучше сказать, гальванизируется) националистами. Этот тезис именитого американского коллеги, оформленный в виде замечательного эссе „The Death of Sanskrit“, вызвал в самой Индии у активистов хиндутвы скандал, породив целую бурю эмоций, обид, ненависти, бурление океана "шакрита" (śakṛt: sapienti sat!) и копровержение в виде бесконечных обиженно-апологетических текстов и роликов на Ютьюбе.

Я бы вообще не говорил о Традиции в единственном числе, ведь традиций этих много, и самых разных. Одни живы, другие давно пресеклись, по самым различным причинам. Интеллектуальные и духовные традиции (традиции знания) подобны огромному кладбищу, по которому иногда проходит некто живой.

Итак, возвращаясь к первоначальному тезису читателя, утверждавшего о необходимости изучения шастр в русле живой традиции истолкования. Во-первых, aдекватные квалифицированные традиционные учителя имеются далеко не в каждой традиции, которая когда-либо существовала. Многие важные с исторической точки зрения тексты в традициях, дошeдших до наших днeй, вообще не изучаются. Многие из таких текстов лишь совсем недавно были вновь открыты и изданы. Иные из пандитов берут на воoружение тексты, открытые и изданные "западными" индологами.

Например, с "традицией понимания" знакомой нам „Ньяяманджари“ серьёзная проблема. Нет никакой непрерывной традиции понимания (то есть комментирования) конкретно этого трактата; к данному памятнику имеется только один комментарий „Грантибханга“ 12-го века (на 3 века младше самого трактата), и то неполный. Имеется современный комментарий издателя майсорского издания 60-х гг. Впервые в книжном виде НМ была издана лишь в конце 19 века, а до того её рукописи лежали под спудом и, вероятнее всего, нигде не изучались. В данном случае традиции изучения в самой Индии в среде пандитов как таковой нет, она была возрождена в результате печатных изданий.

Ещё одно распространённое и крайне упорное заблужение романтиков-индоманов: дескать, в отличие от произведений западной философии Нового времени, требующих интеллектуального постижения, индийские философские или философско-религиозные тексты имеют своей целью так называемые "духовные практики" и потому по определению сотериологичны. Однако реальность такова, что далеко не всякий древнеиндийский текст — инструкции к каким-либо практикам. Философские тексты требуют прежде всего теоретического понимания, интеллектуального осмысления. Такова, к примеру, Ньяя с Вайшешикой или тексты грамматистов/лингвистов. Это различные системы мировоззренческих координат. Конкретные религиозные практики, каковы бы они ни были, то есть ритуалы или всякие духовные упражнения, медитации и т. п. — это другое. К примеру, философ-найяик, т. е. эксперт в традиции теории познания, логики, онтологии и диалектики (философского агона) может быть в своей личной религиозной повседневности шайвом, вайшнавом или даже, возможно, вайдиком, почитателем богини или практикующим хатха-йогом. Мне как-то не встречалось до сих пор эксплицитное рассуждение на эту тему среди академических коллег, обоснованное конкретными материалами. А неспециалистам эта разница, скорее всего, вообще неясна. Инче говоря, тут непочатый край работы.

Например, "высшее благо" (niḥśreyasa), соответствующее окончательному освобождению, достигается согласно Ньяе "знанием истинной сущности всех топиков“ данной системы знания. Если здесь и имеет смысл говорить о "практиках", то они состоят прежде всего в понимании, а также в упражнениях диалектического агона, то есть в дискуссиях, диспутах и дебатах разного рода. Иными словами, это чисто интеллектуальные практики, имеющие своей целью понимание истинного и ложного, и требующие логически верифицируемого обоснования.

Это всего лишь несколько тезисно изложенных мыслей, которые я затрудняюсь закруглить общим выводом. Одно ясно: одной из задач эксперта-индолога является разрушение упорно держащихся мифов и замена их на более дифференцированную картину. Однако такое разрушение может быть сильным ударом для человека, что полагает "великую индийскую духовную мудрость" лёгким решением своих повседневных проблем.

Источник

© Блог Эдгара Лейтана в Живом Журнале «Индийские традиции и некоторые связанные с ними заблуждения».