Санскритский троллинг? Риторика, диалектика и история культуры

Скрин оригинального текста из Shankara Digvijaya.

Диспут Шанкара и Манданамишры
(в центре — супруга Манданамишры).

Диспут Шанкара и Манданамишры
(справа — супруга Манданамишры).

कुतो मुण्ड्य् आगलान् मुण्डी पन्थास् ते पृच्छ्यते मया । किम् आह पन्थास् त्वन्माता मुण्डेत्य् आह तथैव हि ॥ पन्थानं त्वम् अपृच्छस् त्वां पन्थाः प्रत्य् आह मण्डन । त्वन्मातेत्य् अत्र शब्दो ’यं न मां ब्रूयाद् अपृच्छकम् ॥ अहो पीता किम् उ सुरा नैव श्वेता यतः स्मर । किम् त्वं जानासि तद्वर्णम् अहम् वर्णं भवान् रसम् ॥ मत्तो जातः कलञ्जाशी विपरीतानि भाषसे । सत्यं ब्रवीति पितृवत् त्वत्तो जातः कलञ्जभुक् ॥

Наткнулся недавно на просторах Сети на любопытный санскритский текст, отрывок из наиболее популярной в Индии агиографии Шанкары, приписываемый Мадхаве Видьяранье, жившем в 14 веке в южноиндийском индуистском царстве Виджаянагара (на севере в этот период располагался мусульманский Делийский султанат). Памятник называется Śrīmacchaṅkaradigvijaya, то есть «Завоевание (четырёх) сторон света Блистательным Шанкарой». О проблемах, возникающих с датировками санскритских агиографий Шанкары, можно почитать в монографии Дж. Бэйдера. Отрывок повествует о встрече Шанкары с философом Манданамишрой. Их первая беседа, которая, согласно агиографии, позже постепенно перешла в философский диспут, началась с обмена колкостями, основанными на игре различными значениями слов и амбивалентности определённых санскритских грамматических форм и конструкций. В некоей закрытой фэйсбучной группе, где я нашёл любительский разбор этого отрывка, приведённый перевод чрезвычайно неточен и местами ошибочен. Отрывок из-за своего изящества всё не отпускает меня, поэтому я решил сделать собственный перевод и дать несколько пояснений.

kuto muṇḍy āgalān muṇḍī, panthās te pṛcchyate mayā / kim āha panthās tvanmātā, muṇḍety āha tathaiva hi // panthānaṃ tvam apṛcchas tvāṃ panthāḥ praty āha maṇḍana / tvanmātety atra śabdo ’yaṃ, na māṃ brūyād apṛcchakam // aho pītā kim u surā, naiva śvetā yataḥ smara / kim tvaṃ jānāsi tadvarṇam, aham varṇaṃ bhavān rasam // matto jātaḥ kalañjāśī, viparītāni bhāṣase / satyaṃ bravīti pitṛvat, tvatto jātaḥ kalañjabhuk // Digvijaya 8.16-19

Шанкара пробирается в закрытый для посторонних дом Манданамишры и предстаёт перед хозяином. Домохозяин, высокоучёный брахман Мандана, видит перед собой выбритую фигуру отречника-санньясина, не носящего белого шнура яджна-упавиты, и спрашивает: «kutaḥ, muṇḍī?» / «Откуда (этот) бритый (тут взялся)?» Комментарий "Лакшмитика" издания Анандашрама 1891 г. раскрывает вопрос Манданы, поясняя: «Какими именно путями тайно пробрался в дом, чтобы, пребывая тут нелегально, подсмотреть за ритуалом „шраддха“?»

Шанкара же „как бы“ истолковывает этот вопрос по-другому: «До какого именно места* (господин) брит?» (Комментатор глоссирует kutas как «kiṃparyantaṃ bhavān muṇḍī»).

И тут же отвечает уже именно на этот вопрос следующим образом: «āgalāt muṇḍī» / «(Я) брит (аж до самой) до шеи». Комментатор здесь поясняет: «Как всем известно, согласно Дхармашастре аскетам запрещено бриться начиная от шеи и вниз».

После этого, понимая, что разговор ведётся про Фому и про Ерёму, Мандана уточняет: «mayā pṛcchyate panthās te» (т. е. tava panthāḥ), имея в виду: «Я (на самом деле) спрашиваю о твоём пути (сюда)». Однако, поскольку страдательная конструкция здесь амбивалентна, то вопрос может быть равным образом истолкован по-другому: «Я спросил (саму) твою дорогу».

На это Шанкара задаёт логичным образом следующий из этого второго варианта вопрос: «kim āha panthāḥ» / «Что (же тебе) сказала дорога?»

Раздражённый Мандана отвечает: «tvanmātā muṇḍā iti āha tathā eva hi» / «Она сказала вот как: „Мать твоя бритая“».
Почему Мандана именно так ответил? Причём тут бритость матери Шанкары? Неужели потому, что Шанкара — бритоголовый санньясин? А значит это вот что: мать Шанкары, по мнению Манданы, является вдовой, которой положено после смерти мужа сбривать волосы и, разумеется, не выходить повторно замуж. Ну так причём тут это, что же дальше? А значит это, далее, вот что: Мандана заявляет, что-де ты, хам по имени Шанкара, который без разрешения пробрался в мой дом, да ещё и сбиваешь меня с толку своими двусмысленными речами, являешься сыном (незамужней) вдовы, то есть незаконнорожденным, бастардом, ублюдком. Говоря Шанкаре «твоя мать — бритая (вдова)», выведенный из себя Мандана подразумевает: «Дорога мне сказала, что ты бляжий сын, ублюдок!»

На это Шанкара возражает: «panthānaṃ tvam apṛcchaḥ, tvāṃ prati panthāḥ āha, maṇḍana» / «Дорогу спросил ты (а не я), тебе дорога и ответила (так), о Мандана!»
И далее Шанкара поясняет: «tvanmātā iti atra śabdo ’yaṃ, na māṃ brūyād apṛcchakam» / «Это слово „твоя-мать“ в данном случае пусть не обращается ко мне, (так как я) не задавал вопроса (дороге)». Иначе говоря, Шанкара подразумевает как бы следующее, оборачивая оскорбление острием в сторону самого оскорблявшего его Манданы: «Это не мне дорога сказала, а тебе, Мандана, и сказала она тебе, что это твоя мать бритая, а не моя. То есть, что это ты бляжий сын, а не я.»

Сбитый с толку и раздражённый Мандана далее спрашивает Шанкару: «aho pītā kim u surā» / «О, ты выпил вина (раз так рассуждаешь)?»
На это Шанкара опять даёт ответ, обыгрывающий двойственность слова pītа-, которое в словосочетании "surā pītā" может дословно обозначать и „вино (вы)пито“, и „вино жёлтое“. То есть Шанкара отвечает так, как если бы Мандана его спросил: „О, вино разве жёлтое?“
Шанкара: «naiva śvetā yataḥ smara» / «Нет же, (не жёлтое), поскольку, помни — (вино) белое!»

Мандана, ведясь на эту игру, пробует подкалывать в ответ: «kim tvaṃ jānāsi tadvarṇam?» / «Ты знаешь его (вина) цвет?»
Шанкара парирует: «aham varṇaṃ, bhavān rasam» / «Я (знаю его) цвет, а Вы — вкус».
Мандана в ответ: «matto jātaḥ kalañjāśī, viparītāni bhāṣase» / «Ты опьянел (поскольку ты) питаешься отравленной убоиной (), (и поэтому) говоришь несуразные вещи». Здесь ещё одно страшное оскорбление для добродетельного брахмана, а тем более для санньясина-отречника: предположение, что тот питается дичью, да ещё и ведёт себя неадекватно, болтая вздор по причине отравление ядом стрелы, которой дичь была убита. Сначала обвинение в пьянстве, а теперь и в мясоедении!

Однако Шанкара не теряется и использует очередной случай унизить Мандану в ответ, который тот ему любезно предоставил. Дело в том, что выражение «matto jātaḥ» — „(некто) сделался/выглядит пьяным“ — может быть истолковано дословно как „тот, что родился от меня“, то есть „мой сын“. То есть, по ехидной интерпретации Шанкары, Мандана как бы говорит: «Мой сын ест отравленное мясо (и поэтому) мелет чушь».

Поэтому Шанкрата говорит, обращаясь к Мандане: «satyaṃ bravīti, pitṛvat tvatto jātaḥ kalañjabhuk» / «Истинно говорят: твой сын, подобно отцу (то есть подобно тебе, Мандана!), ест отравленную убоину». Далее пикировка ещё некоторое время продолжаются в таком же духе, пока не сменяется учёным диспутом.

* * *

Что здесь любопытного для вдумчивого современного читателя, интересующегося Индией? Это не просто "троллинг 8-го века", как было написано в переводе Vidyananda Sarasvati. Кстати, если и называть эту пикировку троллингом, то никак не 8-го, а 14-го века, когда поэма-агиография была написана. Она повествует нам не о реально-историческом Шанкаре, о котором мы достоверно знаем очень мало, а о стилизованной иконе — великом победителе всех идейных противников, завоевавшем весь мир, все символические четыре стороны света, своим монизмом.

Поэма-агиография на примере разобранного отрывка интересна и тем, что она содержит в себе стилистический приём индийской риторики, называемый "вакрокти", который индийские теоретики причисляют к "шлешам". Выражение vakra-ukti ^IAST можно дословно перевести как «гнущееся высказывание» и означает амбивалентность выражения. В приведённых четырёх строфах четыре высказывания могут быть истолкованы как "вакрокти". Это риторические приёмы, заложенные в тексте.

Сам же текст указывает на некую конструируемую им как истинную внетекстовую реальность: он описывает как бы действительно имевшую место встречу Шанкары и Мандана Мишры. И в этой „реальности“ (я называю это imaginarium, то есть "воображаемым миром", создаваемым текстом) Мандана и Шанкара ведут ситуативно обусловленное диалектическое взаимодействие, разогреваясь для последующего подлинного агона ([vi]vāda или kathā) с помощью особого диалектического приёма, который, согласно Ньяясутре, называется chalam, "хитрость/обман" (Шохин переводит этот термин как "словесные ухищрения"). Основу таких диалектических "хитростей", цель которых — сбить оппонента с толку и вывести из себя ради своей победы, как раз и составляют амбивалентные выражения, подвигающие противника к намеренному переносу значений.

Кроме того, мне видится здесь ещё один диалектический приём Ньяи — так называемыe псевдоответы (jāti), используемые в софистическом споре. Однако это ещё одна серьёзная тема, которую я не могу раскрыть в рамках этой небольшой заметки.

Итак, вкратце разобранный отрывок, вкупе с высказанными несколькими идеями и гипотезами, достоин гораздо более подробного анализа в свете как индийской поэтики (аланкара-шастры), так и индийской диалектики (ньяя-шастры). Кроме того, он может послужить одним из источников для культурно-исторического изучения санскритских инвектив, с идеей которого я ношусь уже несколько лет.

Источник

© Блог Эдгара Лейтана в Живом Журнале «Санскритский троллинг? Риторика, диалектика и история культуры».

Ссылки

• T. N. Sethumadhavan The Classic Debate Between Mandana Misra And Adi Shankara.
• Vidyaranya Swami Shankara Digvijaya by Madhavacharya Satika [Sanskrit] в PDF-формате.
• Sankara Digvijaya: The Traditional Life of Sri Sankaracharya by Madhava-Vidyaranya (автор), Swami Tapasyananda (переводчик) в PDF-формате.