Упанишады йоги и тантры (1 - Содержание)

Обложка книги

Б.В. Мартынов Упанишады йоги и тантры

Издательство: Алетейя СПб, 1999

---

Предисловие

Древняя традиция йоги свою устойчивость поддерживает во многом благодаря текстам. Среди них особое место занимают так называемые упанишады йоги, созданные по образцу ведийских в более позднее время и передающие общие мировоззренческие идеи и некоторые практические вопросы йоги. Они являются важными первоисточниками йоги, без знания которых понимание ее не может быть верным и полным. Однако из-за своего своеобразия они мало изучались как отечественными, так и зарубежными исследователями и переводились лишь отрывками. Изданий переводов этих упанишад с санскрита на русский до сих пор не было вообще. Данная книга является первой попыткой ввести читателя в среду этих текстов и содержит 11 упанишад, среди которых – впервые переведенные упанишады тантрийской йоги.

Наше знание древней индийской цивилизации несоразмерно мало по сравнению с тем вкладом, или, лучше сказать, кладом, которым одарила Индия человечество. В учебниках и пособиях даже для высшего образования сведения об Индии занимают считанные страницы. Древнейшие и величайшие памятники мировой культуры – Веды, Махабхарата и Рамайана, такие же основные жизненесущие корни человеческой мудрости, как Библия или Коран, переведены до сих пор лишь отрывками и изданы небольшими тиражами. В наших огромных музеях залы Индии либо отсутствуют, либо доступны лишь специалистам. Прокат представляет нам индийское кино неистовыми коммерческими боевиками и мелодрамами, хотя почти четверть индийской кино продукции составляют религиозные, мифологические и исторические фильмы... И – увы! – так далее, и так далее.

И все же, несмотря на внешнее господство "западных ценностей", высокий идеализм и буйство роскошных материальных форм древней индийской культуры увлекают все больше умов и на Западе, ищущих и находящих в ней ответы на самые важные вопросы бытия и возможность их творческого применения в современной жизни. И одно из величайших завоеваний человеческой мудрости, один из самых узнаваемых признаков индийской культуры – йога.

О йоге нынче кое-что известно почти всем, многие "занимаются" ею, но немногие действительно что-то о ней знают. Часто йогой называют то, что ею отнюдь не является. Объявляют ею какието цирковые выверты и трюки, теософские рассуждения или "медитационные" халтуры. Одни считают йогу праматерью всех религий, другие утверждают, что йога не религия, а наука; и те и другие надеются, что она может служить основой всеобщего мировоззрения... Но в их восторженный хор вмешиваются насмешливые или суровые голоса, клеймящие йогу "индийскими сказками" или "делами тьмы".

Как бы там ни было, йога – пожалуй, наиболее быстро завоевывающее умы древнее учение. Ведь еще в XIX веке за пределами Индии о ней практически ничего не знали, а теперь йога в тех или иных формах распространена по всему миру. Издается огромное количество литературы по йоге, в том числе и на русском, но среди бессчетного числа изданий только малая толика основывается на источниках и может помочь пониманию этого сложного и удивительного явления.

Зачастую, когда говорят, пишут о йоге или "занимаются" ею, забывают один простой факт: в индийской преемственности та или иная школа йоги имеет определенный набор древних (или пусть не очень древних) авторитетных текстов, которые из века в век почитаются, читаются, заучиваются, осмысливаются, толкуются. Наряду с передачей знания от учителя к ученику, передача определенного текста и ключа к его пониманию поддерживают непрерывающуюся преемственность индийской культуры.

"Европоцентрированный" же массовый русский читатель представляет йогу по популярным работам, а в лучшем случае – по зарубежным монографиям. Заметим, что ценных обобщающих исследований по йоге на русском языке за годы партийно-номенклатурной власти издано не было, среди редких и небольших по объему исключений можно отметить лишь работы немногих энтузиастов. Наиболее значимыми долгое время оставались дореволюционные издания Вивекананды. Сейчас на рынок выброшено огромное количество книг по йоге, однако качество содержания или перевода большинства из них очень низко. Источники издаются крайне редко, да и среди этих изданий зияют странные пробелы. До сих пор нет переводов на русский основополагающих текстов тантры (неряшливые переводы дилетантами работ А. Авалона не в счет) и связанной с ней йоги, которые могли бы приоткрыть завесу загадочности, таинственности и нездорового ажиотажа, сотканную незнанием.

Данная книга представляет собой первый опыт перевода на русский язык с санскрита нескольких так называемых упанишад йоги, или, еще точнее, тантрийской йоги. Но, оговоримся, такое определение содержания переводимых упанишад до некоторой степени условно, ибо из-за взаимопроникновения и взаимовлияния различных религиозных и философских учений внутри единой индоарийской культуры в текстах сливается множество мировоззренческих слоев. На русский язык с оригинала упанишады йоги и тантры не переводились, за исключением Брахмабинду уп., текстуально близкой к Амритабинду уп., и короткого отрывка из Йога таттвы. Поэтому, как всякое новое предприятие, тем более столь сложное, как переложение на русский язык религиозных и в какой-то мере эзотерических текстов иной культуры, этот труд, конечно, не будет идеальным, непогрешимым и неоспоримым. Его цель открыть путь к пониманию, уточнению и истолкованию источников тантрийской йоги.

Для кого предназначена эта книга? Материал, который дан в предлагаемой вашему вниманию работе, настолько своеобразен, что сразу хотелось бы оговорить некоторые условия его восприятия. Не хотелось бы, чтобы эта книга была, пользуясь словами Ф. Ницше, книгой "для всех и ни для кого". У любой книги есть свой читатель, и каждый читатель находит в ней что-то свое и понимает по-своему. Люди, увлеченные индийской философией, впервые читая эти упанишады, вероятно, придут в некое недоумение и разочарование, найдя в них совершенно беспорядочную смесь несовместимых религиозных и философских положений – йоги, веданты, аюрведы... как в свое время был разочарован Гегель индийской религией, где действует сонм многоруких, многоголовых, птице-, обезьяно- и слоноподобных богов без всякой, казалось бы, соподчиненности и логики.

Не будем забывать, что эти упанишады носят, так сказать, прикладной характер. Хотя в большинстве этих текстов нет четко, последовательно и стройно изложенных философских концепций, единство и отзвук гармонии в них есть. Они создавались не ради построения строгого непротиворечивого учения, и противоречия в них объединяет вовсе не логика философских положений и выводов, а личность йогина, решившегося посвятить свою жизнь достижению сверхсознания и Освобождения.

Интересующиеся же исключительно "практическими вопросами" – то есть, видимо, те, кто исследует возможности человеческого тела и психики или в той или иной мере и согласно своему пониманию упражняется в йоге, – найдут в этих упанишадах богатейший и, возможно, малоизвестный фактический материал, но при этом обнаружат, что воспользоваться им очень трудно, ибо приемы йоги изложены в них слишком кратко и иногда намеренно непонятно.

Напомним, что упанишады по своему характеру – сокровенное, тайное знание, передаваемое учителем ученику, и многое как бы остается за текстом, а кое-какие положения могут быть или намеренно зашифрованы, или мнемотехнически сжаты настолько, что становятся непонятны без разъяснений. К тому же санскрит – язык весьма сложный, в частности, потому, что значение многих его слов, особенно используемых как философские и религиозные понятия, зависит от контекста, что допускает разные, подчас противоположные толкования.

Поэтому для упанишад особое значение приобретает очень часто повторяемая в них "формула предостережения" относительно наставления в целом или отдельных приемов: «Это знание нельзя передавать...» – и далее следует ряд условий, призванных охранить знание от неразумного или недостойного. Опубликованием переводов мы вроде бы нарушаем эти запреты, но, учитывая, что во времена создания упанишад под передачей знания понималась не столько передача предания, писания, выражения, сколько растолкование учителем их смысла и ведение ученика к осуществлению этого смысла на деле, эти переводы можно рассматривать как стадию изучения писаний, которая в тех же упанишадах упоминается в качестве предварительного условия йоги.

Таким образом, предлагаемые переводы – это определенное приближение к смыслу санскритских текстов, которые становятся понятнее не столько благодаря многократному чтению их, сколько путем освоения техники йоги. Но перед вами ни в коем случае не техническое руководство, не учебник. Было бы весьма прискорбно, если бы некий увлеченный йогой новичок, не зная, что имеется в виду за внешним смыслом упанишады, стал пытаться выполнять, скажем, кхечари мудру, как она описана в Йога кундалини уп., питье своей мочи, о которой говорится в Йога таттве, или соединение спермы с менструальной кровью, упоминаемое в Дхьянабинду уп.

В какие ловушки при этом можно попасть, прекрасно показывает, например, почти столетняя ошибка исследователей русской народной медицины, связанная с "предметным" восприятием языка текстов. Так, например, лечебные средства "вертоградов" в виде "живой ящерицы", "змеиного жала" и др. всегда вызывали у некоторых историков медицины недоумение или неоправданное убеждение в суеверном невежестве и шарлатанстве лекарей. Но теперь раскрыто, что под этими, действительно, на первый взгляд странными составными частями сложных лекарств сплошь и рядом условно подразумевались, в общем-то, совершенно обычные вещества. "Желтая живая ящерица" означала, например, не что иное как желтый мышьяк. Происхождение подобных условностей в древнерусской рецептуре понятно и несложно. Они были свойственны узко ремесленным корпорациям эпохи феодализма и исходили из стремления цеха или отдельного мастера самым таинственным образом засекретить то или иное редкое открытие. Это часто делалось из-за профессиональной конкуренции во многих ремеслах. И тем более в таком сложном и доступном весьма немногим "ремесле", как йога.

Так что если, ознакомившись с переводами, некоторые читатели углубят свои представления о йоге или хотя бы перестанут считать ее понятным, легким и доступным "с наскоку" делом, одну из целей предпринятой работы мы будем считать достигнутой.

Для перевода мы отобрали наиболее характерные, разнообразные по содержанию, объему, принадлежности к различным течениям йоги упанишады.

Как правило, переводчики древних санскритских текстов либо безуспешно пытаются отыскать единственно верные значения тех или иных слов или оборотов в рамках логики, тем самым невольно обедняя текст, либо, не беря на себя выбор какого-либо одного из многих значений таких слов, как Брахман, карма, Атман, йога и др., оставляют их без перевода. В текст включается также греко- и латиноязычная научная лексика. Истина же неоднозначна, и санскрит в ее передаче достиг такой степени совершенства, изощренности и многозначности, что текст в сознании знатока как бы мерцает смыслами. Поэтому в подобных переводах древние наставления, связанные единством смысла и его выражения, а также скрытой за текстом некой тайной, распадаются на сухие, слишком понятные куски, без ритмики и звукописи. В Индии издавна считалось, что для познания Истины недостаточно развитого ума, но необходимы и нравственная чистота, и отзывчивость поэта или художника. И поэтому в Индии все может быть изложено стихами – даже политические, медицинские или юридические трактаты.

И хотя упанишады йоги далеки от отшлифованного многими веками повторения и передачи стилистического, композиционного и содержательного совершенства более древних ведийских упанишад и "канонических" текстов йоги, в них встречаются очень глубокие и красивые отрывки, яркие образы и чеканные стихи. К тому же стихотворная форма упанишад и наличие в них определенных образов имели еще и функциональное значение: такой текст легче было заучивать и передавать, а образы могли служить средством сосредоточения.

Так как русский язык, как и санскрит, исходит из единой Истины, родственен ему, сохранил большую близость с ним в грамматическом строении и множество восходящих к древнему индоевропейскому языковому единству корней и образов, в переводе санскритских текстов он обладает многими преимуществами перед западноевропейскими языками. Здесь предпринята попытка перевести упанишады не буквально словарно (ибо такая буквальная точность оказывается совсем не точна), а приискивая смысловые соответствия внутри нашего языкового миропонимания, чтобы сделать восприятие по возможности целостным и творческим. Мы пытались передать по-русски большую часть санскритских слов, пользуясь исконными многозначностью и смыслом слов русского языка. Понимая, что точного соответствия достичь невозможно, мы сочли необходимым иногда одно санскритское понятие переводить не одним словом, что, конечно, упрощает и обедняет источник, но давать, в зависимости от контекста, несколько его значений (или, точнее, синонимов), чтобы тем самым получить, если так можно выразиться, "объемный" смысл слова.

Так как упанишады йоги – это не только назидательная логика, но и поэзия, мы сделали попытку хотя бы слегка ритмизировать (не надеясь опоэтизировать) эти сложные технические тексты, стремясь в наибольшей мере сохранить при этом их структуру: порядок строк и слов, большое количество повторов и синонимов одного и того же слова, частиц. Хотя это несколько затрудняет восприятие, читатель будет иметь более точную "схему" текста, не поддаваясь иллюзии простоты и легкости понимания. Ведь предлагаемый перевод – лишь одно из пониманий, лишь одно отражение многомерного произведения.

Однако, чтобы не очень отрываться от источника, подразумеваемые слова, как и уточняющие перевод основные санскритские понятия, даются в скобках общепринятой в науке транскрипцией или кириллицей или объясняются в Примечаниях и в Словаре понятий.

Книга построена следующим образом: во вступительной статье дается краткий очерк йоги, особенностей ее мировоззрения и источников, чтобы читатель мог лучше представить место переводимых текстов в традиции йоги, их особенности без утраты общей перспективы. Перед каждой упанишадой, подражая индийской традиционной форме объяснения текста, мы приводим краткое изложение содержания, чтобы "сделать ее смысл легче усваиваемым". Тексты также снабжены минимально необходимыми примечаниями. Так как примечания занимают иногда объем больший, нежели сам текст, особенно в некоторых небольших по количеству стихов, но важных упанишадах, для удобства восприятия они даются в конце книги. Там же помещены словарь санскритских понятий и имен, перечни упоминаемых в текстах видов и приемов йоги и причисляемых к йоге и тантре упанишад, а также список использованных санскритских источников и литературы.

Цитаты из санскритских текстов приводятся, большей частью, в авторском переводе, если это особо не оговорено в примечаниях.

Транскрипция санскритских слов имеет примерно следующие основные соответствия. Согласные b, v, g, d, s и др. произносятся, как в русском языке.

Исключения: j – дж, ñ – нь, c – ч, ś – щ, ṣ – ш. В других случаях соединение согласной со строчной h означает придыхательную согласную, а не соединение двух согласных (например cha, ḍha и т.п.). Точкой над буквами ṅ или ṁ передаются различные степени мягкости или назализации звуков – носовой резонанс (anusvāra) или гуттуральный носовой (как английское ng), точкой же под n (ṇ) – церебральный носовой, как бы с призвуком русского л. Точка под согласными ḍ, ṭ, ḍh, ṭh отмечает церебральные звуки, ṛ или ḷ– сонанты, т.е. слогообразующие согласные (как, например, в русском "бодрствование" или чешском vlk), а под ḥ – глухое придыхание (visarga).

Гласные делятся на краткие (как в словах "сам", "кит") и долгие, отмечаемые чертой над ними (ā, ū ī). Как правило, они произносятся открыто, например, e в словах veda или deva произносится ближе к "э", нежели к "е". Надстрочная запятая перед буквой ставится на месте a или ā, выпавшего по правилам сандхи (сочетания).

Йога в индийском мироустройстве, текстах и за их пределами

Источники и течения йоги

Нельзя рассматривать тексты йоги, не учитывая условий, в которых они складывались и функционировали, их вовлеченности в бесчисленные связи с прошлым и настоящим. И философско-историческая среда, и внутреннее содержание в одинаково важной мере включены в текст и составляют неразъемное единство.

Посему сначала – о месте йоги и упанишад в индийской преемственности. Постараемся указать, может быть, не самое яркое и экзотичное, но самое важное.

Есть одна очень распространенная и почти неустранимая ловушка, поджидающая западных исследователей и последователей йоги: пытаясь понять, объяснить или практиковать ее, они рассматривают йогу через призму западного мировоззрения, в которой она неузнаваемо изменяется. Еще в 50-х гг. нашего века находились крайне невежественные и столь же нетерпимые "ученые мужи", которые объявляли всю тысячелетнюю традицию йоги творением сумасшедших, асаны – состоянием каталепсии, а пранайаму сопоставляли с гипервентиляцией, ведущей к состоянию ауры при эпилепсии. В наше время таких "тиранозавров" уже не осталось, но, например, даже симпатизирующие восточным учениям философы и психологи, видящие в их практике великие возможности для гармонизации и совершенствования личности, продолжают писать об "измененных" (относительно нормального) состояниях сознания, «нарушенного снами, употреблением наркотиков или медитацией». В индийском же мировоззрении именно состояние, называемое на Западе медитацией, и является самым разумным и истинным и более "нормальным", естественным, чем изменчивое обычное.

Весьма соблазнительно было бы использовать в нижеследующем кратком очерке йоги привычный исторический подход. Но мы сознательно избегаем слов "история" или "развитие" по отношению к йоге, ибо эти понятия предполагают некую линейную последовательность причинно-следственных связей внутри общей идеи или концепции, некие количественные или качественные изменения, улучшение, рост, эволюцию и т.д. по сравнению с временами "дикости и невежества".

Но прогрессистское понимание йоги неприменимо по нескольким причинам. Сама индийская традиция ориентирована на древнее, а не на новое, ищет неизменности в пульсирующей цикличности мироздания, а не изменений, считает лучшими древние образцы, а не нововведения.

О какой истории йоги, вечно существующей и совершенной в ее источнике, можно тогда говорить? Различные ее направления вытекают не столько одно из другого, сколько из одного высочайшего источника, вступая между собой в сложные отношения заимствований, взаимодополнений и отрицаний. К тому же, совершенно различные виды йоги существовали и сосуществуют одновременно. И разве ведийские риши и йогины были духовно "недоразвитее" по сравнению с йогинами более поздних времен? Разве достижение неколебимой Свободы не сводит на нет мирские изменения, и не одинаково ли это трудная задача в "раннекласовом" и технологическом обществе?

В какие-то периоды йога как прикладное учение была распространена повсеместно, в другие уходила в тень забвения. Например, в конце XIX в. Макс Мюллер отмечал, что йога наряду с вайшешикой сохраняются в Индии «только в чисто практической и выродившейся форме». А уже в начале XX в. после подвижнической деятельности и лекций Вивекананды на Западе началось ее бурное возрождение.

Может быть, для понимания йоги лучше подходит сравнение ее с мозаикой трубочного калейдоскопа, поворот которого меняет узор из тех же элементов? Итак, мы будем поворачивать наш калейдоскоп и рассказывать о появившейся картинке.

Слово йога имеет почти необъятное смысловое поле, и в лучших санскритских словарях – более сотни значений, порой противоположных. Происходит оно от ведийского корня yuj и прежде всего означает "упряжка". Родственно латинскому yugum, английскому yoke, русскому и украинскому "иго" (ярмо). Встречается в древнейшем, пожалуй, из сохранившихся Писаний человечества – Ригведе, собрании священных гимнов. Однако в ранних ее частях употребляется в связи с колесницами царя богов Индры или Сурьи (Солнца), влекомых быстрыми буйными конями, обузданными и запряженными в упряжку.

По мере складывания многоцветной и многообразной мозаики индийской культуры слово йога стало притягивать и вбирать в себя все новые и новые смыслы и играть все новыми и новыми оттенками. Образ упряжки становится символом некого обуздания, соединения и управления. Такое приращение и слияние значений – одно из замечательных свойств индийской культуры, отражающих непрерывающуюся ее преемственность.

Относительно значения слова в большинстве славянских языков имеется связь, много значащая в свете принятия все большим числом ученых идеи о прародине ариев в Северном Причерноморье: происходящее от праиндоевропейского *iugum славянское "иго" связано с "игла", причем первоначально имелась в виду не швейная игла, а стержень, шкворень, соединяющий перекладины ярма для быков. Возможно, в этом первоначальном слово образе – источник таких, казалось бы, далеко расходящихся значений слова йога, как обуздание и, с другой стороны, пронзание острой мыслью кажущегося, неистинного, преходящего. Но с ведийских времен в широчайшем и многоуровневом семантическом поле слова огромную долю стало занимать значение особого метода, используемого для управления сознанием. И именно в этом смысле слово употребляется в более позднем гимне Ригведы, где говорится, что Брахма, космический творец, преподал йогу Хираньягарбхе, золотому зародышу.

Слово йога стало применяться в связи с обучением, молитвой, исполнением жертвенных обрядов, ибо ведийское богослужение – это поддержание мирового порядка мыслями, речью и действиями жрецов и верующих. И, по крайней мере, ко времени появления буддизма слово указывало прежде всего на какую-то основанную на теории практику избавления от пут обусловленного ограничениями тела и ума существования.

"Упряжка" преобразуется в "упражнение", "напряжение", "сопряжение", "сложение", "служение", "сочетание", "соединение"... и т.д. В традиционных толкованиях различных по тематике текстов и даже внутри одного текста слово может объясняться совершенно противоположно: как "цель" или "средство", "сосредоточение" или "обобщение", "затворничество" или "паломничество по святым местам", "обуздание" или даже "соитие". Логика подобных пониманий и взаимосвязей ускользает от западных исследователей и переводчиков, не связанных спасительной нитью преемственности "учитель-ученик", позволяющей традиционным комментаторам останавливаться на определенном значении, принятом традицией.

Какая же историческая действительность свернута в это слово?

Археологические свидетельства

Первые исторические свидетельства о существовании йоги в Индии ныне усматриваются в найденных при раскопках так называемой Хараппской, или Индской, цивилизации изображениях на печатях из обожженной глины, которые датированы III тыс. до н.э. Например, на "царской печати" из Мохенджо-Даро изображено некое трех – или четырехликое существо в рогатом головном уборе, сидящее в типичной позе, известной в хатха йоге как баддха конасана или бхадрасана. Вокруг фигуры изображены различные животные: буйвол, носорог, слон, тигр, козы (или лани). Сходное изображение "рогатого бога" имеется на одном из терракотовых изделий, видимо, культового характера.

На другой печати видна некая фигура также в созерцательной позе, по сторонам которой изображены две фигурки, поклоняющиеся или приветствующие с поднятыми сложенными руками божество, и за каждой из них – приподнявшаяся змея. Есть печати с изображениями некого женского божества и сценой его почитания, изображения человека в явно созерцательной позе без каких-то других отличительных деталей. Весьма показателен обломок статуэтки с изображением верхней части тела бородатого человека с длинными волосами, переброшенной через одно плечо одеждой (как в гораздо более позднем буддизме и как это поныне делают брахманы в обрядах богослужения) и полуприкрытыми глазами, которые смотрят вниз, на кончик носа, что в позднейшей йоге известно как прием насикагра мудра.

Так называемая Печать Пашупати, или Царская печать

Уже первые исследователи цивилизации Мохенджо-Даро и Хараппы отметили явную схожесть некоторых ее черт с позднейшей индийской культурой. Поэтому еще до того, как было собрано достаточное количество доказательств, Джоном Маршаллом и др. были высказаны догадки, что эти печати и статуэтки подтверждают существование в этой цивилизации "архаической" йоги. Но уже по вопросу, какая расовая, этническая или языковая общность может претендовать на честь быть родоначальницей йоги, существует разноголосица противоположных мнений.

Вообще вопрос о корнях индийской культуры очень сложен, да еще весьма осложнен пристрастиями и предпочтениями изучающих и исследующих ее. В конце XIX в., поддержанная авторитетом Макса Мюллера, завоевала господство идея об арийском завоевании дравидской Индии. Это было одним из проявлений европоцентризма науки, своеобразно понимаемого прогресса и "колониального" мышления политиков и агрессивно направленных умов, которые на основе скудных сведений самхит и позднейшего эпоса и собственного богатого воображения рисовали картины вторжения, беспощадной резни, горящих и разрушенных городов...

Следы военных разрушений и массовой гибели людей в поселениях Индской цивилизации имеются, но это, скорее, исключение, чем правило; упадок ее начался неодновременно, длился достаточно долго, захватывал ее области в разной степени и связан был, вероятно, с целым комплексом причин климатического, экологического и экономического характера.

«Индийскость» Индской цивилизации. Орнамент, фрагменты расписной керамики, печати и фигурка медитирующего (?) «жреца». Между 3000 и 1700гг. до н.э.

Нельзя также определенно сказать, когда арии пришли в Индию и что было основным во взаимодействии культур пришельцев и туземцев: военные столкновения или мирное проникновение и культурное взаимовлияние. Ведь в зависимости от характера мировоззрения народа-пришельца и взаимопринятия (комплементарности, по выражению Л. Гумилева) сталкивающихся народов возможны разные сценарии взаимоотношений. Например, древние евреи, придя в Палестину, истребили всех ее обитателей, немцы в раннем средневековье – славянские и балтийские племена лютичей, бодричей и пруссов, англосаксы уже в новое время – почти всех индейцев Америки, в отличие, например, от французов в той же Америке или дошедших до Аляски русских, которые, расселяясь на 1/6 части суши, мирное население не истребляли, а находили общий язык, принимая многое из местных обычаев.

Сначала антропологи предполагали в поселениях Индской цивилизации расовую пестроту населения, но позже стало господствовать мнение о преобладании в ней европеоидных типов и отсутствии значительных изменений в расовом составе населения на всем протяжении существования цивилизации. Это противоречит той точке зрения, которая, основываясь на предположении о протодравидском характере языка цивилизации, полагает, что население ее относилось к австралоидной расе, а сама она погибла в результате завоевания арийскими племенами, пришедшими с севера.

На то, что культурные связи имели место задолго до предполагаемого прихода ариев в Индию примерно 2000 лет до н.э., указывают, в частности, найденные фигурки лошадей, хотя лошади не были известны доарийскому населению южной Азии и даже в гораздо более поздние времена в Индию ввозились. Поэтому не лишено смысла еще одно предположение – что Мохенджо-Даро и Хараппа были арийскими поселениями, достаточно мирно сосуществовавшими с туземными.

Мы склонны считать, что главным содержанием во взаимодействии арийской и туземной культур было все-таки мирное культурное взаимопроникновение, сосуществование и взаимообогащение. И так как даже по отрывочному археологическому материалу можно почувствовать типично индийский характер религии долины Инда, вполне вписавшейся бы в современный индуизм, образы и теоретические положения последнего допустимо использовать для истолкования интересующих нас изображений.

Свидетельства традиции

Перед йогом – меркнет мгла, свет исходит от чела, На лице покой. Чуть решается дохнуть на его нагую грудь Ветерок морской. Широко простор открыт. Посреди миров стоит Одинокий йог. Он огромен и космат, волны робкие дрожат, Лишь коснутся ног. Рабиндранатх Тагор, «Йог»

Для археологов, имеющих дело с останками культур, некоторые периоды истории Индии мало плодоносны. Крайне мало материальных следов осталось от времени предполагаемого прихода ариев в Северную Индию. Накопление еще не было основной целью существования. Храмов арии не возводили – их заменяла площадка для жертвенного огня. Кремация к тому времени у них стала господствующей, а погребальный обряд изменился в сторону его осмысления как избавления от ненужного уже покойному и родственникам тела, и поэтому погребения не содержали вещей и кладов, а погребальный костер предписывалось заливать так обильно, чтобы в образовавшемся болотце завелись лягушки. Жилища и дворцы, о которых так красочно повествуют Рамайана, Махабхарата и пураны, поначалу строились из дерева, и даже тысячелетие спустя каменные буддийские храмы воспроизводили образцы прежних деревянных строений. А дерево в жарком и влажном климате Индии сохраняется плохо.

Но в Древней Индии обычай и слово считались важнее вещей – и сохранились лучше вещей.

Наверное, не будет излишне смелым утверждение, что широкое использование многочисленных способов и приемов достижения сверхобычного сознания – это неминуемый этап становления любой культуры. В большинстве из них эта стадия ушла в прошлое вместе с распадом родового общества, образования государств и государственных религий, но в Индии этот пласт древней культуры сохранился, развивался и во многом определяет жизнь даже современного общества.

Прежде всего необходимо отметить, что на всем протяжении исторического времени в Индии была устойчивая традиция существования слоя "свободных мыслителей", подвижников и отшельников – йогинов, риши, садху, бхикшу, муни, йати и пр., для которых подвижничество, познание Истины, сохранение и передача знания составляли смысл и содержание жизни. По последним переписям, в Индии таковых не менее 8 млн. Наличие изображений "созерцателей" на печатях Индской цивилизации свидетельствует о том, что мы имеем дело с общеиндийским культурным архетипом.

Тематическое и символическое разнообразие религиозных изображений, возможно, говорит о разнообразии мирно сосуществующих направлений и школ, составляющих «многообразность политеистической религии с отсутствием централизма и глубоко заложенной способностью к адаптации». Наконец, наличие в этих изображениях почитаемых женских божеств находит свое продолжение в нынешнем индуизме в виде шактизма. И хотя, как говорят, аналогия не доказательство, в сохранившей преемственность культуре она весьма плодотворна, и пользуясь ею, ряд исследователей склонны усматривать в существе на «Царской печати» прото-Шиву. Одно из имен Шивы Пашупати – Повелитель зверей. Он же чаще других богов удостаивается титула Великий Йогин (mahā-yogin), и ему приписывается знание бесчисленных асан йоги. Среди других индуистских богов именно Шива чаще всего выступает в качестве первого наставника в йоге, от которого по непрерывной цепочке учителей знание передается упражняющемуся. Поэтому почти несомненно, что между йогой и шиваизмом существуют очень древние связи и что пришедшие в Индию арии уже застали там весьма распространенную "туземную" йогу.

Современный садху. Как и тысячи лет назад...

Но сами арии принесли свое мировоззрение и религию, отразившиеся в ранних частях Вед, созданных еще на арийской прародине и в Индии сложившихся в законченный комплекс. Поэтому язык наиболее древних ее частей ближе даже к Авесте, священному Откровению иранцев, чем к позднейшему эпическому санскриту. Веды – если не почва, то фундамент индийского мировоззрения. По традиционным представлениям, Веды – "дыхание Брахмана", как бы организующее мир, и состав ведийской литературы представляет этапы развития (или, скорее, излучения и нисхождения) священного знания, соотносимые с определенными сословиями и стадиями жизни человека в арийском обществе. Индуизм четко различает śruti, "услышанное" (в двух смыслах: услышанное "внутренним слухом" божественное откровение, голос божественного наития, и услышанное непосредственно из уст учителя), и smṛti – "передаваемое", "запомненное". Веды – не столько писание, сколько постоянно воспроизводимое наитие. Веды представляют собой гигантское собрание разнородных текстов, подразделяющихся по жанру на самхиты – сборники священных гимнов и возглашений – Ригведу, Самаведу, Яджурведу и Атхарваведу, брахманы – описания и истолкования положений самхит и обрядов; араньяки – тексты, содержащие правила поведения удалившихся в лес araṇya ^IAST отшельников и, наконец, упанишады – наиболее отвлеченные от обрядов рассуждения о познании и достижении Истины. И раннюю ведийскую религию опрометчиво было бы называть "грубой и материалистичной" только потому, что в ней существовали жертвоприношения. Ибо Веды пронизывает стремление увидеть Истинное за очевидным и преклонение перед знанием. «Кто куском дерева (жертву приносит), кто возлиянием, кто знанием Веды». «Кто поклонением, кто знанием (приносит жертву), только знание приносит удовлетворение». Провидцы и поэты (риши) были носителями запредельной мудрости, открывавшейся им в состоянии озарения, и их провидческий опыт показывал путь другим.

Основные положения Вед могут казаться совершенно противоположными йоговским: если Веды объявляют наилучшим путем к достижению этого и того мира тапас и выполнение своего священного варнового, т.е. сословного, долга (dharma), то йога – способ индивидуального достижения Освобождения. Если ведийскую религию отличает особая вера в могущество божественного слова, то йога стремится освободиться от слов как ограничений духа. Если в Ведах то, что поддерживает эту Вселенную и ведет к Высшему Знанию, – это обряд и знание его сути, то йога последовательно выступает против внешней обрядности.

Однако внутренняя близость между йогой и брахманизмом оказалась глубже, больше и важнее внешних различий, в частности, потому, что ведийские обряды имели сходство с упражнениями йоги: очищение постом и молчанием перед жертвоприношением, возжигание внутреннего жара или пыла (tapas) подвижничеством и самоограничением, пребывание в неподвижности, повторение имени божества и т.п. При определенных обрядовых действиях жрец-брахман должен был также воспроизводить в уме, т.е. воображать, тот образ божества и мифологическое событие, на которое намекали гимны или изречения самхит. При этом он «умом совершает половину жертвоприношения» (Айтарея брахмана 5.53). Да и очищение и упорядочение сознания самого жертвователя и преобразование его личности также происходили посредством обряда. И он имел вполне прикладную цель – достижение высшей мудрости. Но вся «грандиозная механика соответствий и отождествлений» обряда с человеком и Космосом «выстраивалась не ради умозрительного удовлетворения: теория, как всегда в Индии, преследует практическую цель» – достижение бессмертия. К той же победе над смертью стремилась и "архаическая" йога. Единство же цели обусловило возможность взаимообмена средствами, хотя некоторые противоречия продолжают оставаться и в позднейшее время.

Уже в самхитах Вед мы находим некоторые важнейшие понятия последующей йоги: дхарана, дхьяна и др. Провидцы Вед указывают на существующий деятельный принцип, который они называют vāyu или prāṇa проявляющийся в человеке прежде всего дыханием, упоминают о существовании пранических центров (cakra) в человеке (но не в физическом его теле). Для достижения как мирских, так и духовных целей применялись определенные молитвенные изречения (mantra), и поэтому само слово производится из двух корней man + tra и толкуется как "орудие духа". В брахманах употребляются термины japa (повторение мантр) и mauna (безмолвие – не только словесное, но и мысленное), указывающие на созерцательные приемы йоги. Там впервые в записанной форме мы находим звук ОМ (или АУМ) вместе с объяснениями его значения. В Майтрайани уп. (6.5.23) ОМ уже отождествляется с Вишну, всеми богами, всеми жертвами и т.п. В отрывке из Брихадараньяки уп. (1.15.23) «Пусть он вдыхает и выдыхает (мысля): "Да не овладеет мною зло смерти"» можно видеть зародыш позднейшего учения о пранайаме, а в отрывке из Чхандогьи уп. (8.15), где говорится о человеке, который «сосредотачивает все свои чувства в Атмане», – намек на упражнение и состояние пратьяхары. В брахманах и особенно в араньяках, текстах для лесных отшельников, внешний ведийский обряд преобразуется во внутренний, что превращает его в созерцательную технику, в которой физиологические функции соответствовали жертвенным возлияниям и обрядовым предметам. Если в ведийской жертве богам предлагалась сома, священный огонь, возлияние топленого масла и подношение пищи, то в подвижничестве в качестве пожертвования Богу предлагались телесные и мысленные проявления личности. Само дыхание часто отождествлялось с "непрерывным возлиянием". Идея о внутренней жертве была настолько всеохватывающа и плодотворна, что позволила сохранить в лоне брахманизма, а позже индуизма самых одержимых отшельников, аскетов и мистиков.

Итак, задолго до начала нашей эры йога и брахманизм вступили в союз ради Истины. В конце концов, все исходит из Единого Источника, но кажется чуть ли не чудесным, насколько взаимодополняющими оказались эти два подхода к Истине.

И "неистинные" или "ненастоящие" (nāstika) по отношению к Ведам учения – буддизм и джайнизм – также были связаны с йогой. Путь к Истине основателей этих учений Махавиры и Будды, великих "кшатриев духа", проходил через определенную практику йоги: уход от мирской жизни в уединение, ограничения в питании, неподвижное сидение в йоговской позе, управление дыханием и созерцание. И хотя они затем оставили йогу, допуская, впрочем, ее в качестве индивидуальной подготовительной дисциплины для начинающих, их последователи создали внутри этих учений особые направления – буддистскую йогачару и джайна йогу.

Йогу в своих духовных исканиях и подвижничестве использовали бессчетное число отшельников и бродячих аскетов (шраманов, паривраджиков), не оставивших крупных учений.

Итак, можно утверждать, что за несколько столетий до нашей эры в Древней Индии не было ни одного религиозного или философского направления и учения, которое бы не подверглось влиянию йоги. Были, вероятно, и излагающие ту или иную существующую практику йоги писания. Но текстов, которые бы изложили ее как особое учение, последовательно и систематически, или еще не было, или они не сохранились до нашего времени.

Письменные свидетельства

Как всякое широко распространенное учение Индии, йога существует неотрывно как от священных общеиндийских, так и от специальных текстов, обладающих для ее приверженцев не меньшим значением. Для верного понимания надо также помнить, что йога существовала на всем наблюдаемом временном отрезке индийской культуры, и тексты не открывали, а лишь текстуально оформляли и закрепляли уже существующую практику. Тем более, древняя индийская культура – это культура устной передачи знаний, и тексты записывались иногда спустя много столетий после того, как родилось и действовало учение. Важно также, что слово йога можно понимать как в узком, так и в широком смысле. В широком смысле йога – это соединение индивидуального со Всесущим, Самым Высшим, т.е. это цель некого духовного подвижничества. Такое понимание йоги включает в нее все три ветви индийской преемственности: ведийскую, тантрийскую и пураническую (и даже настиков – джайнов, у которых йога – это причина освобождения), используя их мировоззрения. В узком смысле – это совокупность приемов и действий, ведущих к этой цели. Наконец, еще более узко йогой называется одно из шести признанных мировоззрений (darśana) древней Индии – система мудреца Патанджали.

Общепринято считать, что впервые слово йога в его техническом значении встречается в одной из древнейших упанишад – Тайттирии (2.4). Там говорится о различных сущностях (ātman) человека: телесной, состоящей из разума и состоящей из распознавания, – имеющих вид человека. «Вера – его голова, праведность – правый бок, истинность – левый бок, йога – тело и Великое – поддержка и опора». В этом отрывке можно видеть намеки на члены (aṅga) йоги, на учение о плотном и тонком теле, на степени сосредоточения.

В ранних упанишадах, таких, как Кена и Ишавасья, намечаются положения карма йоги, хотя и без термина. В Катха уп. (2.3.11) впервые находим четкое определение йоги, близкое к классическому пониманию Патанджали: «Твердое удержание чувств (sthirām indriya dhāranām) – это считается йогой. Тогда (человек) становится внимательным, ибо собранность (yoga) приходит и уходит».

Но, пожалуй, первое развернутое, хотя и краткое описание техники йоги появляется в Шветашватаре уп. (2.8-11):

С тремя поднятыми (частями) установив ровно тело, в сердце чувства и ум поместив, на ладье Блага пусть сведущий преодолеет все потоки, несущие страх.

Сдерживая здесь дыхание, согласованным движением пусть дышит слабым дыханием через ноздри, сведущий, бдительный, пусть удерживает ум, словно запряженную дурными конями повозку.

На ровном чистом (месте), без камешков, огня и песка, поддерживающем (приятными) звуками, водой и прочим, благоприятном уму, не раздражающем взора, в тайном безветренном месте пусть упражняется. Туман, дым, луч, ветер, огонь, светлячок, молния, кристалл, луна – это первые бегущие образы проявления Блага в йоге... и т.д.

От упражнений к мировоззрению. Бхагавадгита

Примерно в одно время со средними упанишадами, к которым относятся Катха и Шветашватара, был создан, пожалуй, самый известный письменный памятник Индии – Бхагавадгита.

Одна из отличительных черт брахманизма – это наличие слоя профессиональных и наследственных священнослужителей, претендовавших на роль единственных знатоков, хранителей и истолкователей истины, явленной через откровение Вед и воспроизводимой в этом мире посредством сложных обрядов. На определенной стадии развития индийской культуры изощренная ведийская обрядность перестала удовлетворять людей, предпочитавших искать Истину самостоятельно, а не пользоваться услугами посредников. Произошла некая религиозно-философская переоценка, в результате которой у брахманизма появились противники – буддизм и джайнизм – и реформаторы, взгляды которых выразила Бхагавадгита, ставшая как бы "новым заветом" индуизма.

Хотя Бхагавадгита не относится к шрути, т.е. "услышанным" свыше Ведам, а только к смрити, "запомненному" преданию, она традиционно называется упанишадой, указывая на свою связь с Ведами. Но не только. Послесловие каждой из ее 18 глав гласит: «Такова в достославных упанишадах святой Бхагавадгиты, учении о Благе, писании йоги <...> глава по названию» и далее следует название, в котором обязательно присутствует слово йога, например, «Йога рассуждения», «Йога действия», «Йога обожания», «Йога избавления отречением» и др., хотя такое словоупотребление, как «Йога отчаяния Арджуны», может вызвать недоумение. Излагающий свое учение Господь Кришна, именуемый Владыкой йоги (yogeśvara), призывает Арджуну предаться йоге, букв, "впрячься в упряжку" (yogayayujasva). Но в Гите йога – не самоцель, а средство соединения со Всевышним, вот почему в ней нет развернутого изложения ее приемов (хотя заметим, что само чтение и изучение Гиты является средством (йога) служения Господу, очищения и упорядочения сознания, необходимого для Избавления).

Кришна и Арджуна на поле Куру. Современный рисунок

Мы можем рассматривать Бхагавадгиту как текстуальное свидетельство наличия в этот период времени многообразных учений и школ, использующих йогу в своей практике достижения совершенства. Гита знает несколько видов йоги и в сжатых определениях описывает их суть и техники. Вот выборка считающихся наиболее важными определений йоги.

Йога – это:

• "ровность в успехе и неуспехе" (2.48);
• "искусность в действии" (2.50);
• "самое тайное" (4.3);
• "спокойствие" (6.3);
• "истребление страданий" (6.17).

Бхагавадгита далека от крайностей аскетического самоистязания и сектантской замкнутости. Она неоднократно утверждает, что есть разные пути осуществления высшей цели – Освобождения: путь знания, путь действия, путь любви. Эти три пути, в свою очередь, соответствуют трем основным типам личности: рассудочному, деятельному, эмоциональному – и трем главным видам йоги: джняна, карма и бхакти.

Если же мысли твердо на Мне установить ты не можешь – посредством упражненья старайся Меня достигнуть. К упражнению коль не способен – дела посвящай Мне, и ради Меня совершая дела, совершенства достигнешь. Действовать коль не можешь – ко Мне приобщеньем приникнув, откажись от всех плодов действий (и) действуй собой владея. (12.9-11)

Учитель йоги середины нашего века Свами Шивананда называет Гиту «образцовой книгой йоги для всех» и указывает её стихи, формулирующие, по его мнению, практику (sadhana) различных видов йоги: карма, бхакти, джняна, хатха, раджа, джапа, абхъяса йоги. Например:

В чистом месте себе устроив устойчивое сиденье, ни высокое, ни низкое, покрытое травой куша, шкурой лани и тканью, там, к одному ум сведя, подчинив сознанье и чувства, воссев на сиденье, пусть обобщеньем предастся самоочищенью. Туловище, шею и голову держа недвижно и ровно, стойкий, взор устремляет на кончик носа, в стороны не отвлекаясь. (6.11-13)

Или:

Заключив сознание в сердце, закрыв (чувствам) все двери, к макушке дыханье (прану) направив, утвердясь в средоточии, лишь слог Ом повторяя, помня, что Я – Благо, кто приходит к отказу от тела – идет путём высшим. (8.12-13).

Но Гита – не только изложение сущности различных видов йоги, но и их обобщение. Как нет непроходимых преград между тремя основными путями к Освобождению – знания, любви и действия: они часто идут в пределах видимости, пересекаются, сходятся у одних источников, – так нет и абсолютной обособленности описываемых в Гите садхан (практик) йоги. Если йогу рассматривать как достижение целостного сознания, то каждая из ее форм может стать основой, дополняемой элементами другой. И высочайшие умы человечества в зависимости от их задачи утверждали первенство той или иной йоги: Шанкара (VII–VIII вв.) – джняна йоги, Рамануджа (XI в.) – бхакти йоги, Тилак и Ганди (XIX–XX вв.) – карма йоги.

Конечная цель – Освобождение – формулируется в Гите по-разному: как достижение безличного Брахмана, или личного Бога, или отъединения Духа (puruṣa) от Природы (prakṛti). Будто бы свет некоего запредельного смысла, распространяясь во все стороны, дает разные изображения на экранах сознаний и слышится в разных определениях.

Во 2-й главе приводится подробное описание достигшего цели, "чья обоснована мудрость", в 4-й – признаки йогина, "действия завершившего", в 12-й – бхакта, обожателя Бога, в 14-й – "превзошедшего три гуны", и все это суть описания – как бы с разных точек зрения – Единого, довольного Самим собой, Самого в себе созерцающего Сознания.

Бхагавадгиту можно рассматривать как собрание мантр и систему образов, каждый из которых может стать предметом усиленного сосредоточения и созерцания. Чтение и изучение Бхагавадгиты – само по себе упражнение йоги, действенный способ упорядочения сознания и управления им. Махатма Ганди сделал последние 18 стихов 2-й главы молитвой сатьяграхов, т.е. "упорных в истине" людей, поставивших целью освобождение Индии от английского господства ненасильственными средствами. И ныне во многих индийских ашрамах изучение Бхагавадгиты наизусть является непременной садханой для послушников-брахмачаринов.

В Бхагавадгите, так же как и в Ведах, свое обоснование находят три из шести ортодоксальных систем индийской философии – веданта, санкхья и йога.

В Гите есть знаменитые шлоки:

Санкхья и йога различны – ребячьи слова, не ученых, кто утвердился хотя бы в одной – получает плоды обоих.

Состояния, что достигают санкхьей, достигают и йогой; санкхью и йогу кто видит одним – тот, поистине, видит. (5.3-4)

Эта связь древних систем анализа (санкхья) и синтеза (йога) видна в Йогасутре Патанджали.

От устных наставлений – к записанному учению. Йога сутра.

Сутры – особый, весьма распространенный примерно с V в. до н.э. и доныне жанр индийской философии. Санскритское sūtra (одного корня с русскими "суть", "сучить") означает "нить", на которую нанизываются бусины ожерелья или четок. Таким же образом на определенную тему нанизаны сутры, представляющие собой краткие изречения или формулы, часто связанные между собой не грамматически, не логически, а мнемотехнически. Каждое такое изречение – это, в сущности, название, или, вернее, свернутое до краткого тезиса наставление, устно даваемое учителем и требующее подробных толкований. Поэтому сложилась богатая традиция объяснений (bhāṣya) древних текстов последующими религиозными и философскими авторитетами. Самой известной парой источник – толкование по йоге является Йога сутра Патанджали с толкованием Вьясы.

О самом авторе и времени создания Йога сутры точных сведений нет. М. Мюллер вообще высказывал мнение, что «такие совершенные системы, какие мы находим в сутрах, не могли появиться внезапно, в один день, и еще меньше могли быть продуктом умственной деятельности одного человека, они должны были подвергаться многим изменениям, к лучшему или худшему, раньше, чем могли принять ту окончательную и постоянную форму, в которой мы находим их в сохранившихся литературных памятниках. Сутры, действительно, есть результат целых веков исследований и обсуждений». Один из средневековых комментаторов, раджа Бходжа, считает составителя Йога сутры и грамматика Патанджали (II в.) одним лицом. В правильности такого отождествления некоторые западные исследователи сомневаются, датируя текст от IV в. до н.э. до IV н.э. И все же наиболее обоснованной датировкой является время между IV–II вв. до н.э.

Патанджали назвал излагаемую систему Йога даршана (букв, "воззрение" или "мировоззрение йоги"), тем самым как бы подчеркивая ее обобщающий характер. Он является не первооткрывателем системы, но собирателем и оформителем предыдущего теоретического и практического опыта йоги, на что указывает слово anuśāsanam – "изложение" – в первой сутре. Если Бхагавадгиту можно рассматривать как свидетельство существования в то время, когда она складывалась, многообразных учений, использующих упражнения йоги, то Йога сутру – как подробное изложение одной из ее ветвей, впрочем, также включивших в себя несколько ответвлений.

Так как Йога сутре "повезло": она сохранилась целиком и с подробными комментариями, – то сложилось мнение, что первоначальная, самая древняя йога основывалась на философии санкхьи. На самом деле это лишь описание йоги одной школы. Но "почти атеистичность" и, следовательно, подчеркнутая "неконфессиональность" текста в данном случае весьма содействовала тому, чтобы ее могли принять в качестве образца и другие школы.

Текст Йога сутры состоит из 196 "формул", разделенных на четыре главы: глава о свершении (самадхи), глава о практике (садхана), глава о необычных проявлениях (вибхути или сиддхи) и глава об Обособлении (кайвалья).

Йога даршана строится на учении санкхьи, в котором мир рассматривается как сцена, на которой развертывается драма отношений между вечным Духом (Пуруша) и собезначальной с ним Природой (Пракрити). Причиной же этой драмы является безначальное неведение (Авидья), которое заставляет Пурушу полностью увлечься этим спектаклем и удерживает постоянный, неизменный Дух в состоянии "забвения" своей сущности и отождествления себя с изменчивыми проявлениями Природы. Поэтому для такого связанного явлениями, воплощенного Духа высшей целью является его освобождение или обособление от Природы, достигаемое разрушающим неведение познанием своего коренного отличия от нее и осуществлением себя как чистого Самосознания.

Однако философия санкхьи предлагает в качестве средства достижения конечной цели метод умозрительного расчленения явлений и аналитического умозаключения (saṁkhya буквально значит "чет", "расчет", "разбивка" и по смыслу близко к понятию "анализ"), а учение йоги дает способ достижения такого состояния ума, при котором отвлеченные понятия санкхьи становятся непосредственной очевидностью. Более того, без успешного опыта йоги предполагаемое санкхьей видение мира и конечная цель – Обособление (kaivalya) – не могут быть обретены. Первое же слово Йога сутры – atha ("затем", "теперь"), обычно служащее для связывания различных текстов, видимо, предполагает, что приступающий к осуществлению цели йога даршаны завершил некий подготовительный этап в виде изучения религиозно-философских текстов или практики других форм йоги, например хатха йоги.

Осуществление цели в йога даршане

Средство избавления – неколебимое различающее постижение. Йога сутра 2.26.

Как правило, в качестве самого известного определения йоги выступает вторая сутра трактата: «Йога – мысле-верти прекращенье» (yogaścittavṛttinirodhaḥ). При этом часто упускают следующую: «Тогда Зрящий в своей сущности остается» (tadā draṣṭuḥ svarūpe'vasthānam). Зрящий – это синоним Пуруши, Первейшего Духа. То есть состояние, предполагаемое этим определением, является не состоянием лишь отрицательной бессознательности, но созерцательной ясности и неизменности, превосходящих обыденное сознание.

Структура учения указывает восемь членов (aṅga) йоговского опыта, разделенных на внешние (bahiraṅga) и внутренние (antaraṅga), последовательность которых соответствует ступеням приближения упражняющегося к своему истинному состоянию.

Относящиеся к внешним первые пять ступеней – йама, нийама, асана, пранайама и пратьяхара – обращают ум совершенствующегося во внутренний мир, а последние три – дхарана, дхьяна и самадхи, вместе называемые самъямой (saṁyama), – углубляют его вплоть до конечного Обособления. Если первые все больше отделяют ум от внешних объектов, то последние – удаляют препятствующие Самоосуществлению психические объекты. Таким образом, практика йоги выступает у Патанджали прежде всего как вийога, т.е. разъединение.

Первые две ступени – йама и нийама, – которые многие считают вроде бы не обязательными для "себя, хорошего", являются неотъемлемой частью системы и обязательным предварительным условием для дальнейшей практики.

Йама и нийама происходят от одного санскритского корня и отличаются лишь оттенками. По мере развития комментаторской традиции за словом йама закрепились значения "обуздание", "обязанность", а за словом нийама – "соблюдение", "поведение".

Йама состоит из пяти нравственных требований: непринесения вреда (ahiṁsa), правдивости (satya), нестяжания (asteya), непринятия даров (aparigraha) и благоустремленности (brahmacarya). «Эти незатрагиваемые временем, местом, обстоятельствами и родовой принадлежностью (требования) суть великий обряд (vrata)» (2.31).

Не причинение вреда считается для йогина важнейшим из нравственных обязанностей и в большинстве текстов йоги указывается первым. Ахимса должна соблюдаться совершенствующимся насколько возможно в отношениях с людьми и живыми существами. Тем более нельзя причинять вреда кому-либо с целью своих психических упражнений. Ахимса – это определенное состояние ума, проявляющееся в уважении законов природы и космоса. Это относится и к телесной, и к общественной природе человека, и к окружающей его среде. Поэтому ахимса подразумевает нежелательность какого-либо "подавления природы" или "победы над ней" разрушительными средствами и, конечно, ничего общего не имеет с абсолютизацией этого принципа настолько, что жизнь человека и нечаянно задавленной мошки оказываются равны. Главное – устранить ложные помыслы, ведущие к насилию, противоположными им добродетельными мыслями.

Сатья – "правдивость", "истинность". Поднятие сатья не ограничено только словесной правдивостью и прежде всего предполагает соответствие мыслей, слов и действий. Говорящий неправду или поступающий вопреки своим словам или помыслам обрекает себя на зависимость от закона кармы, которая, по индийским представлениям, ограничивает свободу – понуждая мыслями, обуславливая словами, уплотняясь в тело. Сегодня можно найти такое разумное обоснование правдивости: у лгущего вольно или невольно ум постоянно напряжен, он подсознательно боится проговориться и страшится, что его ложь будет раскрыта другими. А значимость воздействия второй сигнальной системы, к которой относится слово, на физическое тело современная наука признает все более и более важным.

Астейа – "нестяжание" – это не просто "не укради", но очищение ума от всяческого стремления к присвоению.

Апариграха – "непринятие даров" – часто рассматривается как дополнение к астейе. Смысл ее в том, чтобы не связывать свой ум зависимостью от благодарных дарителей и не стать иждивенцем определенной общины (graha).

Брахмачаръя – "благо устремленность", "целомудрие" – этимологически и традиционно более широкое понятие, чем "воздержание", как его часто понимают. Так как одна и та же энергия проявляет себя различными способами, если она не будет тратиться на половые помыслы и действия, а будет перенаправлена на достижение Высшей Цели, это ускорит и приблизит цель.

Если первая ступень, йама, содержит, скорее, требования запретительного характера и призвана удалить возможные конфликты между совершенствующимся и обществом, то следующая ступень – нийама – это дальнейшее развитие способностей совершенствующегося (садхаки) управлять своим сознанием. В русском языке их отличие и соотношение неплохо передается словами "обязанность" (yama) и "обязательство" (niyama). Если первое слово имеет более внеличное значение, то обязательство – это добровольно взятая на себя обязанность. Нийама более индивидуальна и служит воспитанию необходимых для дальнейшего продвижения к совершенству качеств – терпения, упорства, образованности, самонаблюдения и пр.

«Внутреннее и наружное очищение, довольство, усердие, изучение и поклонение Богу составляют нийаму» (2.32).

Первое правило нийамы – очищение, чистота (śauca). Требования физической и нравственной чистоты свойственны всем развитым религиям. Следует содержать свое тело чистым путем регулярных омовений и употребления так называемой чистой пищи. В противном случае организм занимающегося будет больше подвержен различным внешним и внутренним болезням (например, инфекционным), являющимся большим препятствием для практики. Также, если кто-то ест пищу нечистую и грубую, его ум не будет достаточно восприимчив к тонким созерцательным переживаниям, ибо условием созерцания является чистый и ясный ум. Комментатор Вьяса уточняет, что очищение означает также удаление нечистот ума. Стало быть, это правило предполагает избавление ума от "грязных" чувств и мыслей.

Сантоша (saṁtoṣa) – "довольство", "удовлетворенность" – качество, существенно необходимое для того, чтобы противостоять натиску обыденных неудач и огорчений. Большинство людей пребывают в беспокойстве, вечном недовольстве миром, окружающими людьми и самими собой. Они недовольны своим положением, существованием в мире жары и холода, радости и страдания, зла, бедности и богатства и т.п. и хотят переделать мир. Традиция считает, что недовольство является одним из самых сильных пособников неведения (avidyā). Довольство – это не удобное, сытое, бездумное существование. Это умеренность, спокойная уверенность и внутренняя удовлетворенность своими природными качествами и своим путем к истине.

Тапас (tapas) – "пыл", "горение" – практика, уравновешивающая удовлетворенность, легко превращающуюся в телесную и умственную леность. Это усердие, стойкость и строгость в выполнении обетов. Это правило должно укрепить силу воли и терпение путем перенесения жара и холода, соблюдения ограничений в пище, молчания и т.п. Она помогает дисциплинировать ум.

Свадхьяя (svādhyāya) – буквально "свое изучение" (подразумевалось – своего ведийского текста) – сейчас толкуется более широко – как изучение самого себя. Последнее означает, что занимающийся должен более осознанно воспринимать свои действия и отклики на них, прояснить для себя свои побуждения в разных условиях и причины, делающие его несчастным в одних обстоятельствах и счастливым в других. Одним из главных средств для этого является чтение и повторение вдохновенных текстов, упорядочивающих ум мудростью людей прозревших.

Преданность Владыке (īśvara praṇidhāna) – установление ума на Боге – должна раздвинуть границы личности для понимания того, что все действия и мысли являются проявлением Высшего Разума.

Асана (āsana) – буквально "сидение" (но: ср. с русским "осанка") не очень древний технический термин, его нет в ранних упанишадах. В Йога даршане под асаной подразумевается сидячая поза, в которой пребывают достаточно долго, что позволяет накапливать опыт сосредоточения и созерцания. Единственное указание Патанджали – что положение тела должно быть "устойчивым и приятным", и достигается оно сосредоточением на Бесконечном (2.46-47). Вьяса объясняет, что совершенная поза осуществляется при (полном) снятии напряжения, благодаря чему прекращаются движения тела. Все известные асаны, такие, как, скажем, ширшасана, халасана, ардха-матсиендрасана и пр., не относятся к йоге Патанджали, а являются элементами других систем йоги, прежде всего хатха йоги.

Йогин в сиддхасане. Из средневековой рукописи.

Пранайама – "управление праной" или, более узко, дыханием. Хотя в Йога сутре подробностей пранайамы нет, явно видно, что Патанджали четко отличает управляемое дыхание от непроизвольного. Пранайама у Патанджали отличается от описываемой текстами тантрийской йоги, однако считается, что в Йога сутре указываются разновидности oсобой задержки дыхания (kevalakumbhaka). Патанджали различает четыре вида пранайамы: внешнюю, внутреннюю, устойчивую и превосходящую их – т.е., по толкованиям, паузу после вдоха, после выдоха, прекращение дыхательного движения и, наконец, полное отсутствие движения праны, понимаемое как прекращение чувственных ощущений.

Это уже является признаком достижения пратьяхары, отключения чувств. Pratyāhāra буквально значит "против питания", "неподпитывание". Явление восприятия внешнего мира чувствами часто сравнивается с питанием их внешними объектами, что находит аналогию в русских выражениях "питая чувства" любви, ненависти и пр. Таким образом, пратьяхара имеет в виду устранение этой направленной вовне деятельности тела и ума. Другое толкование считает пратьяхару прекращением контакта чувств с внешними предметами, в результате чего органы чувств вынуждены направляться на объект более высокого уровня, т.е. ум. Пратьяхара также понимается как постижение органами чувств своих объектов без сопровождающих и окрашивающих это познание эмоций: радости – страдания, влечения – отвращения. Ведь эмоциональные волнения и всплески покрывают рябью изначально чистое и прозрачное Сознание, мешая увидеть Истину. Пратьяхара уже создает предпосылки глубокого внутреннего успокоения и подводит к собственно духовной практике, состоящей из трех последних ступеней, объединенных общим названием самьяма (saṁyama).

Первая – дхарана (от dhar- "держать") – является удержанием ума на избранном объекте. В начале освоения пратьяхары неуправляемые метания ума даже возрастают, ибо ум освобождается от отвлекавшей его чувственной активности. При попытке остановить поток мысли ощущается сильнейшее сопротивление этого потока. Мысли, которые препятствуют сосредоточению, можно разделить на три вида: восприятие телесных ощущений, воспоминания о прошлом и планы на будущее. Дхарана же должна остановить ум на одном предмете или внутреннем объекте сознания, исключая все другие. Вьяса указывает, что объектами дхараны могут быть межбровье, лотос сердца, сияние вокруг головы, кончик носа, корень языка или любое другое место или предмет (комментарий на 3.1). Когда состояние дхараны достигнуто, ум удерживается на избранном предмете произвольно. Считается что длительность дхараны должна быть 12 пранайам, а 12 дхаран приводят к дхьяне, созерцанию. Вьяса уточняет, что освоивший дхарану может без усилий "скользнуть" в созерцание.

Таким образом, dhyāna (этимологизируется как dhi- "мысль" + yāna – "путь" или "повозка") по своему существу является продолжением дхараны и определяется как непрерывное и почти непроизвольное движение сосредоточенного ума к избранному объекту. Существует тонкое различие между дхараной и дхьяной: при дхаране в уме сохраняются отвлекающие тенденции, прерывистость и рыскание мысли, с которыми сосредотачивающемуся приходится бороться, в дхьяне же ум подчинен задаче созерцания полностью, и мысли, как масло, "текут непрерывной струей".

Согласно психологии санкхьи и веданты, процесс восприятия обусловливается усвоением мыслью формы воспринимаемого объекта. Подвижная мысль как бы втекает и наполняет объект, принимая его форму. Тогда можно говорить о постижении сущности объекта.

В дхьяне еще различаются мыслящий, мышление и мыслимое (dhyata, dhyāna, dhyeya). Когда эти три составляющие сливаются друг с другом и растворяются в единстве – это самадхи. Слово самадхи можно разделить на три части: sam, обозначающую идею собирания, ā – движение вовнутрь и dhi, передающую идею неподвижности, установки. То есть это не "выход в астрал", не транс, не экстаз, как часто понимают, но, вернее, по удачному неологизму Мирчи Элиаде, инстаз. По другому разделению (sam + a + adhi), это слово выражает идею совмещения или направленности вверх. Слово "сосредоточение", выбранное вслед за Вивеканандой переводчиками Йога сутры на русский язык, не очень удачно: "сосредоточение" точнее соответствует санскритскому ekāgrata ^IAST. В русском языке этимологически ближе к смыслу санскритского самадхи слова "самостность", "свершение" или "завершение".

Согласно Йога сутре, самадхи происходит, когда ум без остатка погружается в объект созерцания и сознание заполняется светом умосозерцаемой формы. При этом прекращается деятельность сознания, отделяющая "я" от "не-я", т.е. в сознании снимается последнее и главное противопоставление – субъекта и объекта.

Состояние самадхи характеризуется устранением склонности ума к распространению на многие объекты (т.е. рассеянию) и приобретением способности сосредоточиваться на одном объекте. И та и другая склонность являются естественными формами ума, и, согласно санхкье, считающей возникновение лишь проявлением существующего неявно, самадхи уже существует в каждом и поэтому задача состоит не в приобретении, а в раскрытии самадхи, доселе скрытого волнениями ума. Когда эти две тенденции в уме совмещаются и взаимопроникают друг в друга, обычное познавательное действие с его противоречиями прекращается.

И в этом возвышенном состоянии имеются свои градации. Есть два главных вида самадхи: с познаванием (saṁprajñāta) и без познавания (asaṁprajñāta), первое – идущее по пути все большего познания через рассуждение, распознавание, блаженство, а второе – достигаемое удалением всякой умственной деятельности. Сампраджнята самадхи, в свою очередь, можно подразделить на стадии:

• "с рассуждением" (savitarka);
• "без рассуждения" (nirvitarka), где сознание освобождается от внутреннего словесного оформления идеи этого объекта;
• "с размышлением" (savicāra) лишь о значении или сущности того или иного объекта;
• "без размышления" (nirvicāra), т.е. свободное от оформления этих тонких сущностей в каких-либо знаках;
• "с блаженством" (sānanda), в котором еще сохраняется принцип "я", но он уже не соотнесен с внешними объектами и наслаждается, блаженствуя в самом себе;
• "с блаженством я есть", или – обертонально – "с блаженством, озаренном улыбкой" (sānanda sāsmita).

Здесь созерцающее сознание освобождается от влияния принципа "я", которое, еще не исчезая совсем, переходит в скрытое потенциальное состояние.

По мере углубления состояния самадхи ослабевают подсознательные побуждения и стремления ума (самскары), пока в конце не "поджарятся семена кармы" и не будет достигнуто "бессеменное" (nirbīja) самадхи, т.е. уничтожатся причины, которые могли бы привести к новым мыслям и новым рождениям (1.51).

Существует промежуточная форма самадхи между сампраджнята и асампраджнята, так называемое "облако добродетели" (dharmamegha), когда ум освобождается от влияния всех мыслительных потенций, отсутствует привязанность и вызываемый ею интерес даже к созерцанию каких-либо объектов. Единственное, что сохраняется, – это "различающее познание" (vivekaprājña). Корень авидьи вырван, последствия дурных и добрых дел устранены. Это и есть, собственно, состояние "живущего свободным" (jīvanmukta).

Что же касается состояния асампраджнята самадхи – оно находится за пределами описаний и объяснений.

Именно это состояние сливается с высшей целью йоги Патанджали – Обособлением (kaivalya) от всякого влияния: идей, причин, следствий, чувства "я". Но это состояние не негативное, как может показаться обычному сознанию, а позитивное, хотя никак не определяемое, т.е. не заключенное ни в какие пределы.

Там покой. Не шелохнется тишина ни желаньем, ни воспоминаньем.

Бездна знания, без дна и без названья, так ясна, что не видна глубина.

Многие индийские авторитеты утверждают, что путь Йога даршаны доступен лишь для немногих гигантов духа. Но Йога сутра остается эталонным нормативным текстом йоги, который толкуется и перетолковывается и от которого отталкиваются другие учения йоги, хотя, естественно, он не мог охватить все их многообразие. Многие из идей, понятий, терминов, методов Йога сутры принимаются другими ветвями йоги. В Индии изучение Йога сутры входит в систему традиционного образования в ашрамах йоги и светских учебных заведениях. Для тех же, кто находится вне традиционной культуры, Йога сутра особенно ценна целостным описанием системы освобождения, тем более что конкретные приемы, как правило, лишь упомянуты и лишены подробностей. Гораздо больше их в переводимых упанишадах и других текстах йоги.

Так, в эпической литературе – Махабхарате и Рамайане, а также в пуранах есть крупные отрывки, излагающие теорию и практику йоги. В Махабхарате важные сведения по йоге излагаются от имени Вьясы, Яджнявалкьи, Санатсуджаты, традиционно считающихся Великими йогинами. К Рамайане причисляется также большое произведение из 23 734 стихов в шести книгах, называемое по имени легендарного мудреца Йога Васиштхи. Ему же приписывается изложение йоги в нескольких главах Махабхараты. Йога Васиштхи в отличие от Йоги Патанджали основывается на философии Веданты и датируется Дасгуптой временем около 800 г. н.э.

Итак, текстуально "узаконенная" область йоги все более и более расширяется, и в признанных ведийским брахманизмом текстах йоге уделяется, много внимания. Однако вне ортодоксального брахманизма оставались не только такие "нигилистические" учения, как буддизм и джайнизм, но и не совсем "правоверные" тантрийские учения, в практике которых йога занимала главенствующее место.

Нынешний массовый индуизм – это шактизм, который, упрощая все его многообразные формы, можно назвать поклонением Шакти, творческой всепроникающей Вечной Энергии или Силе. Следы культа Шакти обнаруживаются уже в Ригведе и в относящихся к другим частям Вед молитвах Шри-суктам, Дурга-суктам и др. Шакти рассматривается как Вселенская Мать или Мать-Природа и Вечная Супруга Шивы или Вишну, олицетворяющих не проявленное или потенциальное состояние этой энергии.

Для обыденной жизни Шакти становится даже более важна, чем главные, мужские божества индийского пантеона. Ибо она – Мать, и как мать более благосклонна к желаниям и нуждам своих детей. Для традиционного индийского сознания даже не возникает сомнения, что кто-то может в нее не верить или не почитать ее. Поэтому, когда в XIX в. индийцы познакомились с западной (английской, в основном) культурой, они, как реформатор Мозумдар или Вивекананда, утверждали, что европейцы поклоняются Шакти.

Тантра и йога

Вопрос о первенстве, соотношении и взаимоотношениях тантры и йоги весьма сложен хотя бы потому, что оба этих необъятно-разнообразных комплекса теорий и практик невозможно свести к какому-либо одному учению и разделить, как нельзя без вреда расчленить целостный живой организм. Тантра покрывает широкий круг различных явлений: от религиозного ритуала до правил регулирования обыденной жизни, от астрологии до аюрведийской медицины, от бхоги, "удовольствия", до йоги, "обуздания", или от бхукти, "наслаждения", до мукти, "освобождения". Относительно нее йога имеет более частный и специальный характер. Большинство практик йоги, таких, как шаткарма, асана, пранайама, мудры, бандхи, использование янтр и т.д., составляющих, в свою очередь, часть кундалини йоги, мантра йоги, хатха йоги, лайа йоги, крийа йоги и других, – это неотъемлемая часть тантры. Поэтому многие традиционные учителя и западные исследователи индуизма считают, что йога – дитя матери – тантры.

Хотя все главные тексты тантры (тантры, агамы, нигамы) относятся ко времени гораздо более позднему, нежели Веды, это говорит лишь о том, что тантра "моложе" как записанное учение, но не как мировоззрение. Мы уже отмечали это и еще раз повторим, что в индийской традиции более верной и ценной считалась устная передача знания от учителя к ученику, в свою очередь передающего его (скорее устно, нежели письменным текстом) своему ученику. Из этого можно вывести несколько парадоксальную мысль, что при таком подходе запись учения может быть признаком его упадка, когда появляется опасность его исказить, потерять, забыть и т.д. К тому же, в некоторых областях Индии и доныне бытует обычай раз в сто лет переписывать хранящиеся при храме или в брахманском роду почитаемые тексты, а ветхие торжественно предавать воде священных рек. Таким образом тексты сохраняются, но датировка их радиоуглеродным или еще каким-либо физическим способом может значительно "омоложать" их.

По мнению многих исследователей, главная черта тантры – это единство индивидуального духа со вселенским духом, тогда как такие религии и учения, как буддистская хинаяна, джайнизм, ньяя, вайшешика, санкхья, йога Патанджали понимают Освобождение как отъединение индивидуального духа от сковывающей его природы. Тантра – не нововозникшая и обособленная от господствующего индуизма религия, как в свое время джайнизм или буддизм, и, быть может, не религия вообще, а основа многочисленных индийских учений и религий. И победа в Индии тантрийского буддизма (ваджраяны) в VII-IX в.в., когда тантрийская практика захватила все общественные сословия и даже философов, была и признаком окончания господства буддизма в Индии и возвращения к исконному мировоззрению. Наиболее же популярная ныне хатха йога как независимая форма йоги родилась, по мнению Дасгупты, около 1200 г. в шиваистских общинах северо-востока Индии и Непала и может считаться синтезом йоги и тантры. Именно в хатха йоге имеется развитая "праническая физиология" и набор телесных приемов для осуществления высшей цели. Родство хатха йоги с тантрой подтверждается также тем, что у них есть общий "родственник" – аюрведа.

Йога и аюрведа

Родственные связи с аюрведой, древней и дожившей доныне целительской системой, у йоги довольно близкие. Не случайно Вьяса, комментатор Йога сутры, приводит такое "медицинское" сравнение: подобно тому как наука о лечении болезней включает четыре раздела: болезнь, причина болезни, исцеление и лекарства, – писание йоги тоже состоит из четырех разделов, а именно: круговорот (сансара), причина его, освобождение и средства освобождения.

Врач аюрведы осматривает больного. Резьба по дереву.

Это родство как тантрийской, так и классической йоги с аюрведой можно видеть также в следующих сходствах:

1. Сушрута самхита и Чарака самхита, классические тексты аюрведы, известны как тантры, собственно книги по тантре;
2. Аюрведа, как и большинство упанишад йоги, относит себя к традиции Атхарваведы;
3. Устная и письменная традиции тантрийской йоги используют понятия аюрведы – доши, вата, питта, капха и пр. Обе имеют общие названия приемов: басти, ваманаи др.;
4. Аюрведа имеет восемь разделов, как и классическая йога Патанджали или йога, излагаемая, например, Таттва уп.;
5. Если принимать идею присутствия следствия в причине, то само нынешнее сближение йоги и аюрведы косвенно подтверждает их расхождение от общего источника.

Однако существующее единство не означает одинаковость. Не менее важны для верного понимания и отличия.

Йога при ее зарождении и до недавнего времени предназначалась не для лечения тела, а прежде всего для управления сознанием. Аюрведа занималась сохранением тела, а йога – освобождением от него. Но, занимаясь тонким телом, для плотного тела йога принимает физиологию аюрведы. В переводимых текстах это явственно видно.

Но поскольку есть различные уровни понимания человека – от не затронутого никакими страстями и явлениями Духа до почти исключительно тела (а ему сегодня, наряду с социальными отношениями, большинство людей придают первостепенное значение), – то есть и различные применения йоги. Аюрведа, занимавшаяся телом, и оздоровительные направления йоги поэтому легко и естественно связываются между собой, и в текстах хатха йоги используются ключевые понятия аюрведы, а описанию тех или иных упражнений сопутствует список уничтожаемых ими болезней.

О жанре и числе упанишад йоги

У тантры есть совершенно поразительная способность воспринимать, впитывать, преобразовывать или, по крайней мере, терпеть, казалось бы, противоположные явления жизни или учения. Внутри любой религии можно обнаружить тантрийские течения и школы, и, несмотря на идейное противостояние индуизма и буддизма, есть тантризм индуистский и буддистский и есть йога классическая, буддийская, джайнистская и тантрийская. И Веды, по-видимому, оказались в свое время неким центром кристаллизации, вокруг которого собирались различные (в том числе и тантрийские) мировоззрения, образовав современный индуизм.

Особенность индийской культуры – непрерывная преемственность от древних авторитетов, и любое учение, даже неортодоксальное, стремилось обосновать свое существование ссылками на Веды или, пусть и невольно, использовать язык, стиль и формы изложения теоретических и практических вопросов, освященные Ведами. Почти всякая мало-мальски крупная секта или философская школа создавала по образцу ведийских гимнов молитвенные и поэтические произведения: стотры, стути, по образцу брахман – различные комментарии на считающиеся основополагающими произведения и особенно часто по образцу ведийских упанишад – собственные, форма которых осталась весьма удобной для выражения и распространения религиозных и философских идей, которые сопровождались частой ссылкой: «Кто ведает это – сведущ в Веде».

Традиционное толкование делит слово упаншиада на три части: sad – "сидеть", upa – "рядом" и ni – "направлять", "учить", и в целом слово означает приглашение учителя ученику выслушать наставление о высшей истине. По обычаю, ученик удостаивался получить высшее обобщающее знание, только выучив четыре Веды, узнав содержание и смысл обрядов и пройдя через какое-то подвижничество. Считалось, что лишь тогда он становился способным его воспринять. В признании необходимости отречения – еще одно сходство ведийской религии и йоги.

Упанишады многими индийскими и западными мыслителями признаются обобщением и сутью ведийской мудрости. Так как упанишады составляли заключительную, завершающую часть Вед, они назывались vedānta («конец Вед»), что и дало имя учению, для которого упанишады стали одним из трех главных источников.

Из традиционного, почти легендарного числа упанишад – 1180 – наиболее авторитетны 10-15, а несомненно относящимися к Ведам считаются пять (по другому мнению – 11) прокомментированных Шанкарачарьей или с приписываемыми ему комментариями.

Сила этого благоговения перед упанишадами затронула даже боровшиеся с "язычеством" и "идолопоклонством" индуизма религии. Например, в XVI в. по повелению могольского императора Акбара, старавшегося сблизить ислам и индуизм, была составлена Алла уп.

На сегодняшний день в индуизме признаются соответствующими его духу 108 упанишад, составляющие собрание Muktikā (буквально "жемчужина" или "жемчужное ожерелье", а обертонально – "освобождающее"), принадлежащее, видимо, к достаточно поздней южно-индийской традиции.

Упанишады как жанр философии и литературы оказались наиболее близки и к возможностям современного научного понимания и истолкования. Не зря среди источников индийской культуры именно упанишадам исследователи уделяют наибольшее внимание.

Уже в середине XIX в. Макс Мюллер насчитывал 149 упанишад, а А. Вебер – 235, после чего индологи перестали подсчитывать количественные показатели произведений этого жанра, сойдясь на том, что точное их число установить вряд ли возможно, но оно значительно превосходит две сотни. Но из этого огромного числа текстов западные ученые переводили и исследовали, главным образом, все те же ведийские и близкие к ним по времени упанишады. К более поздним отношение было несколько пренебрежительное, как к не имеющим особой ценности текстам вырожденной традиции. При этом как-то упускалось, что традиция потому-то и традиция, что она живет и продолжается, пусть и не в совершенных классических образцах. А так как религиозная и философская жизнь в Индии не прекращается, количество упанишад не ограничено верхним пределом, могут быть найдены древние упанишады и составляться новые, хотя последние и будут в традиции считаться "искусственными" или "сектантскими".

Мирча Элиаде считал относящимися к йоге девять упанишад, а, например, Н. Субрахманьям и Ж. Варенн – 20, но их число может быть и увеличено, ибо во многих упанишадах "лесного" характера или так называемых санньяса упанишадах есть изложения приемов йоги. Кроме того, даже в тех упанишадах, где трудно усмотреть описание техник йоги, имеются намеки на ее приемы, или главный образ, который служит для сосредоточения, или описание конечного состояния достигшего (например, Кайвалья уп., Ниларудра уп. и др.). Большинство из них входит в число традиционно причисляемых к Атхарваведе 31 упанишады, среди которых такие известные, как Мандукья, Мундака, Прашна.

Время создания переводимых здесь упанишад установить довольно трудно, но, судя по языку, весьма значительно отличающемуся от ведийского, большинство из них относится к "поздним", хотя по европейским меркам их возраст достаточно почтенен и может лежать в пределах от начала нашей эры до позднего средневековья. Исходным источником или образцом многих из "поздних" упанишад считают две: Ишавасью и Майт-райани, или Майтри уп. Однако сами учения, оформленные этими текстами, могут уходить еще дальше в прошлое, ибо для индийской культуры характерно продолжительное дописьменное существование священных, или причисляющих себя к таковым, учений. Не удивительно поэтому, что в упанишадах, как и в других текстах йоги и тантры (например, Шива самхита, Гхеранда самхита, Хатха йога прадипика, Шатчакра нирупана и др.), встречаются одинаковые или почти одинаковые отрывки, что может указывать на общий источник. И этот источник – не какой-то один текст, но единство идей, их словесных выражений и средств их осуществления.

Мировоззрение

Нам придется отказаться от одного из применяемых по устоявшейся привычке и ставших штампом выражений – "философия упанишад". Оно появилось в XIX в., когда европейские ученые стали изучать ведийские упанишады, единство которых поддерживалось, помимо всего прочего, тысячелетней комментаторской традицией и особенно мощным ее направлением – ведантой. Если же брать даже ортодоксальное собрание 108 упанишад, то оказывается, что они не представляют одного учения или религии.

Много сил было потрачено на споры, к какому направлению относить индийское мировоззрение – идеалистическому или материалистическому. Большинство зарубежных исследователей причисляли индуизм к идеализму и спиритуализму, чему пытались противиться "диалектические материалисты-марксисты" по убеждению или поневоле (Д. Чаттопадхьяя, Б.Л. Смирнов, Н.П. Аникеев, А.Д. Литман и др.). Однако такое искусственное разделение – это лишь один срез огромного массива. Индуизм идеалистичен, если за точку отсчета брать его направленность к Высшей Истине, огромное значение религиозных традиций, но также материалистичен, если под этим понимать почитание Материи, Природы как Матери мира и склонность индусов к чувственному восприятию и практическому осуществлению религиозных и этических доктрин. «Вот почему еретик, скептик, неверующий, рационалист и вольнодумец, материалист и гедонист – все они процветают на индийской почве»1.

Хотя переводимые упанишады принадлежат к другой преемственности, нежели основанная на санкхье йога Патанджали-Вьясы, и, скорее, "еретичны" по отношению к ней, они принимают похожую картину мира. «В Индии имелся большой общий фонд философского мышления, который, подобно языку, не принадлежал никому в особенности, но был похож на воздух, которым дышал всякий живой и мыслящий человек»2. Основные составляющие этого склада мудрости настолько очевидны для индийского традиционного мышления, что кочуют из системы в систему и не нуждаются в лишнем повторении и доказательствах, но для неискушенных западных читателей они часто остаются вне рамок рассматриваемых текстов. Но нужно иметь в виду, что высшая цель и приемы ее достижения разработаны именно внутри индоарийского мышления, и без знания подразумеваемых основоположений понимание текстов йоги невозможно. Поэтому напомним основные из них:

• Истина есть. Она едина, вездесуща, непреходяща, и человек, ее особое проявление, может познать ее разными способами;
• загадочно не существование этой Истины (Брахмана, Бога, Абсолюта и пр.), а существование мира;
• существует всеобщая причинность (карма) и для живых существ – цепь перевоплощений;
• цель существования – достижение Освобождения от этой цепи;
• "психическое" – источник и руководитель физического, биологического;
• у каждого человека – свой нравственный и религиозный долг (дхарма), выполнение которого служит Высшему, Запредельному.

Человек во вселенной и вселенная в человеке

От ума луна народилась, от глаза родилось солнце, изо рта – [боги] Индра и Агни, от дыхания ветер родился. От пупа – воздушная область, от головы развернулось небо, от стоп земля, направленья – от уха – так миры [его члены] образовали. Ригведа 10.90.13-14

Когда на вопрос, что такое йога, бойко отбарабанивают "это соединение", возникают вопросы: "чего с чем?", "кого с кем?", да и "зачем?". Обычно отвечают достаточно расплывчато: "человека с Богом, Высшей Истиной, Космическим сознанием, Абсолютом..." Но, не говоря даже о неясности для многих этих понятий, в них есть некоторое противоречие. Для того чтобы было соединение, необходимо, чтобы прежде было разъединение, а в действительности его не существует – или оно существует как кажущееся. Человек (микрокосм) и Вселенная (макрокосм) не разделены непроходимой границей.

Кем бы человек себя ни считал, он всегда, и даже в этот миг, един со всем сущим. Более того, познавший свою суть человек вырастает до пределов Вселенной и перерастает ее. Эта мысль издавна была присуща индийскому мировоззрению и отражена еще в знаменитом гимне Ригведы – Пуруша сукта (10.90), в котором говорится о творении вселенной из тела Пуруши, изначального человека, "тысячеглавого, тысячеокого", который "ее превысил на десять пальцев". Таким образом, значения понятий макрокосма и микрокосма в ведийской традиции как бы противоположны западной средневековой: макрокосм – это человеческое Существо (т.е. и Суть Всего Сущего), а микрокосм – Вселенная. Может быть, об этом утерянном общем индоевропейском представлении напоминает и русская поговорка «Мир – велик человек»?

Ибо истинный человек есть Сам (ātman), "вечный среди невечных", "единый владыка во всех существах", который "уподобляется всякому образу, оставаясь вне их"3.

Тождество и даже равенство Атмана и Брахмана, т.е., с одной стороны, индивидуальной сущности, пронизывающей все сущее, и, с другой стороны, вселенского всеохватывающего Высшего Блага, Абсолюта, образует своеобразный стержень картины мира в упанишадах.

Такое понимание возможно лишь для немногих познавших, для тех, кто, если пользоваться терминологией веданты, находится на уровне запредельной Истины, находящейся выше пользы (paramartha). Не обязательно и неверно, конечно, истолковывать всю индийскую философию с точки зрения доктрины майи, но каждый садху в той или иной мере имеет идею недействительности (изменчивости, непостоянства, конечности, обманчивости) окружающего мира. Обычному человеку надо еще достичь такого опыта, и индийское мировоззрение провозглашает, что существуют планы или уровни проявления того, что называют Вселенной (sarvam). Это не означает, что имеется множество Вселенных, но множество уровней или слоев плотности ее, обнаруживаемых постепенным самопознанием. Эти уровни, или слои, с разными свойствами называются словом loka, "мир". Существует как минимум три уровня Вселенной, обозначаемых в Ведах словами bhūr, bhuvas, svah (или suvar). Первый – земля, однако это не почва, не планета, а материальная вселенная, т.е. то, что доступно восприятию обычными чувствами. Следующий над этим миром – воздушный мир, сфера "экстрасенсорных" способностей и сверхчувственных существ (гандхарвов, апсар, якшей, ракшасов). Затем идет Небо, сфера праведных и блаженных мыслей и природных сил, олицетворяемых дивными божественными существами (deva). Позже эта иерархия была дополнена мирами Махарлока, Джаналока, Таполока и Сатьялока. В «рассуждении о блаженстве» Тайтирии уп. выстроена целая лестница имеющих блаженство существ: люди, люди-гандхарвы, боги-гандхарвы, предки, боги по рождению, боги по деянию, собственно боги, Индра, Брихаспати, Праджапати, Брахман. Каждое последующее блаженство превосходит предыдущее в 100 раз; значит, однократное блаженство Брахмана превосходит человеческое в 100 триллионов раз! Но, тем не менее, все миры, кроме мира Брахмана (brahmaloka), связаны причинно-следственной связью, различно обусловлены, ограничены и преходящи. Хотя мир богов существует много дольше "мирского", но и он разрушится "в конце времени". Поэтому искать надо не временных, пусть и божественных наслаждений, но избавления от обусловленности, связанности и скорби – mokṣa или mukti.

Раджа йога стремится к освобождению путем непосредственного управления и прекращения деятельности ума, который рассматривается как вид излучающейся из Атмана энергии. Тантра же направлена на достижение избавления через познание макрокосма посредством инструментария микрокосма. Здесь действует принцип соответствия, и соподчиненность внешних миров – это не что иное как соподчиненность уровней сознания познающего. И в какой мере существо осознает себя, в такой мере оно и участвует в присущей этому уровню сознания силе.

Это совсем иное познание, чем механистично-научное, которое накапливает все новые факты и на практике является изучением чего-то внешнего по отношению к изучающему, даже если исследуются, например, его внутренние органы или процессы. Такое познание в конечном счете оказывается бессильным, ибо в субатомных экспериментах материя превращается в абстрактные паттерны сознания, невольно уже запрограммированные замыслом исследователей. На Западе считается похвальным "быть объективным", но в признанных индуизмом системах цель – видимо противоположная: стать максимально субъективным. Этот субъект и есть Абсолютное, Истинное, Постоянное, Вечное, Неизменяемое и прочая и прочая, и целью познания является внутреннее углубление, при котором объективный мир, т.е. мир объектов, перестает существовать или, по крайней мере, отвлекать.

Атман и джива

Невидимый, он видит, неслышимый – слышит, немыслимый – мыслит, непознаваемый – познает. Нет другого, кто видит, кроме него; нет другого, кто слышит, кроме него; нет другого, кто мыслит, кроме него; нет другого, кто познает, кроме него. Это твой Атман, внутренний правитель, бессмертный. Все остальное подвержено страданию. Брихадараньяка уп.. 3.7.1-7, 20-23

Если попытаться выбрать несколько самых важных понятий, составляющих опору индийской культуры, то, несомненно, среди них окажется слово ātman. В ведийском языке это слово используется как возвратное местоимение, и в этом случае оно тождественно русскому местоимению "сам", "себя". Но это всего лишь одно значение, причем вторичное; прежде всего это существительное, воистину (слегка скаламбурим) обозначающее истинную сокровенную сущность человека. А понимание этой сущности зависит, конечно, от целей и возможностей воспринимающего сознания, поэтому в словарной статье для понятия Атман, как мы видели уже по слову йога, есть, казалось бы, взаимоисключающие значения: "дух" и "тело". Понимание его только лишь как местоимения ведет к упрощению или совершенно противоположному смыслу: в XIX в. Е. Сенар так переводил знаменитое объяснение Яджнявалкьи из Брихадараньяки уп.: «Поистине, не ради супруга дорог супруг, но ради себя дорог супруг» и т.п., хотя смысл этого отрывка как раз в том, что истинная любовь – это проявление Высшего, и направлена она к Высшему.

Наиболее вероятная этимология этого слова – "жизненное дыхание", что подтверждается постоянным отождествлением Атмана и дыхания в брахманах и упанишадах. Часто слово Атман переводят как "душа"4, что вроде бы согласуется с этимологическим значением "жизненное дыхание". Однако содержание слова "душа" слишком христианизировано, что делает такое уподобление очень неточным. Атман единственен, тогда как отдельные души или жизни (jīva) бесчисленны; если про душу можно сказать, что она связана или страдает, то в отношении Атмана это невозможно. В христианстве душа "вдувается" Богом в тело, мучается и страдает в этой земной юдоли, покидает тело умершего и либо воспаряет на небеса, либо низвергается в ад. Атман же – "нерожденный", постоянный, вечно блаженный и недвижимый.

В русском языке существует слово, позволяющее приблизиться к буквальному и содержательному смыслу слова Атман – «Сам». Вслушаемся в слова бытовой речи: "сам идет", "сам приказал" и т.п. – о начальнике, хозяине; "сам себе голова", "сам собой", "как сам-то?" и т.д.

Ближневосточная религиозная традиция, до сих пор влияющая на восприятие других мировоззрений даже теми людьми, которые не причисляют себя к ней, во многом отлична и иногда противоположна индийской. Если иудей или мусульманин назовет себя Богом или христианин в молитвенном восторге скажет «Я есть Христос» – это будет смертельным богохульством и святотатством. В лучшем случае он вслед за св. Павлом может сказать: «Сейчас уже не я живу, а Христос живет во мне» (Гал. 2.20). Христианин достигает своего предела в Христе. Такой же ересью для исламских теологов звучали слова суфия ал-Халладжа «Я – истина» (analhak) – за них с него содрали кожу. Но для индийского мировоззрения очевидно, что Сам (Атман) как духовная, изначальная основа не отличен от Бога и что Человек Само осуществившийся не только пребывает в Боге, но и становится Богом: «Я есть Брахман» (ahaṁbrahmāsmi), «Я – Шива» (śivo'ham). Также для буддиста возможно осознание себя Буддой. Так, в китайском буддизме указывается цель достижения: «Узнаешь, что ты есть Будда». Это высшие Истины, которые можно и должно осуществить, хотя нельзя забывать, что они не предназначены для провозглашения на всех перекрестках. Суфии, например, считали, что тот же ал-Халладж был казнен потому, что распространял высочайшее знание среди профанов. В индийской традиции это знание было достаточно "защищено" учительской преемственностью, часто повторяющейся в упанишадах формулой "это знание нельзя передавать..." (неподготовленному и пр.) и долгим и строгим послушничеством и подвижничеством.

Говоря выше о значении слова йога, мы упомянули его связь с упряжкой. В Катха уп. образом колесницы передается знание о человеке: «Знай, Атман – владелец колесницы, тело, поистине, колесница. Разум (buddhi), знай, – колесничий, а ум – словно поводья. Чувства называют конями, объекты их – пути»5.

Но Атман не страдает, его основное "занятие" – быть "наслаждающимся" телом, чувствами и умом. «Состоящий из разума, чье тело – жизненное дыхание, чей образ – свет, чье решение – истина, чья сущность – пространство; содержащий в себе все деяния, все желания, все запахи, все вкусы, охватывающий все сущее, безгласный, безразличный»6, он всегда тождественен сам себе за всеми изменениями, вечный, неколебимый.

В санскрите есть другое слово, имеющее примерно тот же круг значений, но более частное: jīva — "живое", "существо". Это слово ближе по смыслу к слову "душа". Его употребляют чаще в случаях, когда говорится о страданиях, заблуждениях, вечных переселениях из тела в тело или перевоплощениях.

Наряду со словами "храм", "святилище", "обитель" по отношению к сердцу, где обитает живая душа, упанишады йоги используют также слово niḍā, "гнездо". Это один из образов важного для индоарийского мировоззрения представления о душе (jīva) как перелетной птице – Гусе или Лебеде (haṁsa). Уже в ведийское время один из видов алтарей устраивался в виде огромной птицы, и обряд должен был перенести жертвователя в небесный мир.

Душа, заключенная в теле, томится и рвется, как птица, на волю. Эта "птичка божия", перелетая из тело в тело, от кончины к рождению, "хлопотливо не свивает долговечного гнезда" (А. Пушкин). Или у другого поэта:

Тело может истомиться,

Яду невзначай глотнуть,

И потянешься, как птица,

От меня в обратный путь7.

Этот непрекращающийся, удручающий постоянным возвращением в тело полет – ибо Лебедь привязан к телу веревкой кармы – продолжается в течение (saṁsāra) существования Вселенной или до тех пор, пока Лебедь не превратится в Высочайшего Лебедя (paramahaṁsa), чтобы потом растаять в Запредельном, достигнув Освобождения. Это преображение происходит тогда, когда человек «освобождается от бесчисленных отличий и состояний, таких, как каста, индивидуальность и т.п., и тогда можно сказать, что он – неделимое сознание и чистое Целое» (Шива самхита 1.68).

Атман, мыслимый в положительных характеристиках, – Суть-Сознание-Блаженство (sat-cid-ānanda), его природа – чистое сознание. Этот (а точнее – Тот) Атман, истинный, бесконечный, вечный, беспредельный, запредельный и т.д., в силу неведения, причина коего неизвестна, оказывается окутан, закрыт и заключен в те или иные пределы и определения своими же проявлениями, т.е. миром. В тантре эти проявления называются причинным (karaṇa śarīra), тонким (sūkṣma śarīra) и плотным (sthūla śarīra) телами, в веданте – оболочками или, если угодно, кожухами (kośa); в некоторых переводимых здесь упанишадах мы также находим их названия.

Поэтому все проявления Атмана – это то же сознание, но в разной степени ограниченное. Наиболее простая и часто подразумевающаяся в данных упанишадах схема его развертывания следующая: сначала происходит выделение "я" (ahaṁkāra), потом появляется разум (buddhi), ум (manas), чувства (indriya) и, наконец, тело. Не всегда легко разобраться, каково значение тех или иных определений сознания в этих упанишадах. Буддхи чаще понимается как мудрость, божественное наитие, некий род связи между Атманом и его ограниченными проявлениями, и среди них ум ответственен за возникновение пяти мировых элементов и за человеческие действия. В уме происходят раздробление мира на многообразные явления и заблуждения в этом многообразии, но также и действия, подготавливающие существо к Освобождению: изучение Писаний, понимание, что они не могут дать всего Знания, поиск учителя, подчинение тела и т.п. Вдохновенный пребывающим в сердце разумом с присущей ему способностью к распознаванию (viveka), ум доходит до предела своих возможностей и тогда становится ненужным: следующий необходимый шаг – это растворение ума (manolaya).

В некоторых из переводимых упанишад чувствуется сильное влияние веданты. И все же более явно прослеживается в них шактистское видение мироздания.

Шакти и прана

Богиня Кали, олицетворение Шакти

Восторгаюсь Тобой в вечной пляске твоей боевой! На груди у спящего Бога Ты пляшешь полунагой. Расплескались волосы ветром, тело пышет огнем, кружишь над головою острым своим серпом. Бусы из черепов на грудях сухой производят стук, опоясаны бедра Твои юбкой отрубленных рук, вместо серег в ушах – умерших младенцев тельца, словно рубины в венце – трепещущие сердца. Лицо – белее луны, как звезды – глаза Твои, губы – в улыбке нежной, а ноги – по колено в крови. О Мать-Природа, видя Тебя, теряю ум и покой: всех увлекаешь Ты страшной своей красотой! Из Рампрacада

Тантра утверждает, что Сила, творящая отдельные формы проявления, т.е. предметы, существа, имена и т.п., – в сущности, само Чистое Сознание (Шива). Ибо только «соединенный с Шакти Шива наделяется силой творить вселенную. Без нее же он даже двигаться не способен»9. Шакти известна под многими именами и образами. Когда выделяют ее творческую сознательную силу, ее называют чит шакти, сознание-энергия. Когда она связана с возникновением и преобразованием материи во всех формах жизни, она зовется праной или махапраной. Само слово шакти женского рода, что указывает на "женский нрав" этого принципа, и из этого понимания возникло целое собрание богинь, каждая из которых представляет верховную Шакти либо в полном проявлении (пурна шакти), либо в частичном проявлении, как амша рупини.

Когда Шакти наделяют зримым обликом, она изображается как Богиня (devī). Ее называют также Кали, растворительницей и поглотительницей всех временных мирских явлений и форм. Она выступает в виде Парвати, любящей и верной супруги Шивы, и Дурги, победительницы буйволоподобного асура Махиши, завоевавшего три мира. Ее почитают в образах Умы, Лакшми, Сарасвати, Падмы, Минакши, Гаури и других богинь. Есть знаменитый гимн, прославляющий ее под 72 именами. Но самые распространенные и более общие ее имена – Деви, Ишвари (Владычица) и Адья (Первоначальная).

Когда же хотят выделить ее присутствие в человеческом существе, ее называют кундалини, силой, свернутой кольцами, которую человек может развить или развернуть посредством духовных или физических упражнений.

Однако марево (māyā) мельтешащих образов, имен, явлений скрывает эту Истину. И существо, кажущееся себе личностью, в суете забывает, сгустком какой силы оно является и "какая сила в нем сокрыта".

Но и не сознавая этого в полном объеме, обычный человек чувствует проявления этой силы в своем теле: в дыхании, пищеварительном огне, процессах выделения.

Все эти жизненные проявления вызываются праной. Как и многие санскритские понятия, слово prāṇa (pra+ana) имеет как минимум двоякий смысл: в макрокосмическом смысле это вселенская энергия, которая неотделима от Абсолюта, как нераздельно Солнце и его сияние (поэтому слово прана часто используется в упанишадах как синоним Брахмана, Атмана; являясь же синонимом Шакти, прана олицетворяется в виде Деви, Кали). С "микрокосмической" точки зрения прана – это сила, проявляющаяся человеческим телом, речью, умом и проч., но прежде всего дыханием. Но прана – это не просто процесс дыхания, не вдох и выдох, не поток воздуха (для обозначения его чаще используются слова vāyu, vyoma или maruta), не действие (см. Веданта сутра 2.4.9), а двигатель всех их, "биомоторная сила, энергия или жизненность"10, или жизненное дыхание, или, по толкованиям современных йогинов, сложная многомерная энергия, включающая все открытые и неоткрытые еще виды энергии и проявляющаяся, например, в тепловой, электрической, магнитной и прочих видах энергии, а также в энергии мысли.

В знаменитой притче, с небольшими различиями приведенной в Чхандогье и Прашне уп., рассказывается о споре жизненных сил – кто из них важнее и лучше. Когда поочередно уходили из тела речь, зрение, слух, ум, тело худо-бедно существовало. Но когда ушло Дыхание (prāṇa), то, «подобно тому как превосходный конь вырывает колышки, к которым привязаны его ноги, так оно вырвало (из тела) другие жизненные силы»11. Такое отождествление дыхания и жизни можно проследить во многих культурах (что например, видно в старинном выражении «всякое дыхание (в смысле "всякое существо") да славит Господа».

В ведийских упанишадах различаются пять видов дыхания: дыхание, направленное вверх (prāṇa), или дыхание в легких, которое проходит через рот, ноздри и уши; опускающееся дыхание (apāna), управляющее выделением мочи, кала, семени и пр.; дыхание, распространенное по всему телу и поддерживающее жизнь между вдохом и выдохом (vyāna); дыхание в горле (udāna) и серединное или "равное" дыхание (samāna), которое находится в середине тела и (или) "уравнивает пищу, поднесенную в жертву"12, т.е. ведает пищеварением.

В переводимых упанишадах есть названия и других, второстепенных пран – упапран (см. напр. Дхьянабинду уп. 57). По наиболее распространенному толкованию, Нага производит отрыжку и икоту (у секты натхов ему приписывается функция эрекции), курма заведует открыванием, закрыванием и морганием глаз, крикара вызывает голод, жажду, чихание и кашель, девадатта – зевоту и сонливость, а дхананьджая – разложение и распухание тела после смерти.

Но при описании практики тексты говорят, как правило, только о двух главных видах дыхания – пране и апане. Если прана устремлена, как пламя, вверх, то апана, как вода (на санскрите ap), течет вниз. С помощью задержки дыхания и выполнения бандх и мудр можно направить апану вверх, и тогда совместными усилиями праны и апаны направляется к Высшему и сознание.

Другое проявление праны в человеческом теле – это огонь Вайшванара – "(присущий) всем людям", или "Всеобщий", благодаря которому переваривается поедаемая пища. «Это его гул слышит человек, когда затыкает уши. Когда же он собирается уйти из жизни, он не слышит этого гула»13. В упанишадах йоги его чаще называют Корневым или Основным огнем (mūla agni), утробным или животным огнем (jāthara agni), а также Везущим (vahni, имеется в виду – пищу богам). Как тлеющий огонь костра или топки, если направить в него поток воздуха (прану и апану), вспыхивает и разгорается, так воспламеняется этот внутренний огонь. Тогда человек видит свет, чувствует жар и слышит гул в теле. Это проявления того же процесса, который в Ведах называется тапасом, горением, пылом, а в тантре связывается с подъемом кундалини. С помощью его достигаются необычные силы (вибхути или сиддхи): ясновидение, яснослышание, совершенство в речи, перемещение в пространстве, невредимость, невидимость, невесомость и прочее.

Не перестает удивлять поразительная способность индийского мировоззрения находить общее под разными именами явлений и естественно соединять их. Иным это кажется странностью, другим – всеядностью и беспорядочной эклектичностью, третьим – гениальностью. Упанишады йоги вполне естественно и практично соединили ведийское представление о жаре тапаса и тантрийское – о свернутой в основании тела человека энергии. По их описаниям, воздух дыхания и разожженный им огонь пробуждают дремлющую в нижней части позвоночника змею кундалини, и та, разбуженная, поднимает голову и, шипя, поднимается вверх, при этом пробуждая потенциальные силы человека.

Заметим, что такие образные представления – это и вполне определенное созерцательное упражнение, вызывающее столь же определенный и ощутимый – телесно, чувственно, мысленно – результат.

---

Упанишады

• Сарва-упанишада
• Иша-упанишада
• Йогататтва-упанишада
• Хамса-упанишада
• Кшурика-упанишада
• Йога-кундалини-упанишада
• Дхьянабинду-упанишада
• Амритабинду-упанишада
• Теджабинду-упанишада
• Амританада-упанишада
• Махавакья-упанишада